Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

— Валяйте.

— Вам знакомы «Вариации Диабелли»?

— Нет.

— Одно из лучших произведений Бетховена. Его шедевр. Некоторые даже называют его шедевром фортепианной музыки. Возможно, это преувеличение, но как бы то ни было, его можно рассматривать как квинтэссенцию произведений для фортепиано. Вначале звучит одна тема, почти неуловимая, которая набирает силу, раскрывается, бесконечно изменяется…

— Не вижу связи с убийствами.

Санто покачал головой:

— Мы знавали великого пианиста, который отказывался записывать вариации в студии. Он непременно хотел исполнять их на концерте, без перерыва. И произведение превращалось в настоящее путешествие. Постепенное движение чувства. Каждая вариация обогащала другие. Каждый отрывок хранил в себе усталость предыдущего фрагмента и обещание следующего. Возникала сеть шахматных партий, перекличек, в некоем тайном порядке…

— Я по-прежнему не вижу связи.

Седоватый улыбнулся:

— Серию убийств можно рассматривать как вариации на тему. В каком-то смысле убийца пишет партитуру. А возможно, партитура пишет его. Как бы то ни было, его развитие неизбежно. Каждое убийство — это вариация предыдущего. Каждое убийство сообщает о следующем. За этим хитросплетением надо отыскать начальную тему, источник…

Касдан облокотился о стол и иронически заметил:

— И как, по-вашему, мне следует искать эту тему?

— Наблюдать общие мотивы. Но также и нюансы, отличия в каждом преступлении. Таким образом, тема неизбежно проявится.

Армянин встал и заключил тем же саркастическим тоном:

— Извините, но все это слишком сложно для меня.

— Вы читали Бернаноса?

— Давно.

— Подумайте о фразе, которой заканчивается «Дневник сельского священника»: «Что с того? Все благодать». [10] Перевод Л. Зониной. Все благодать, майор. Даже ваш убийца. За поступками всегда есть партитура. Всегда есть воля Божья. Вам надо найти тему. Лейтмотив. Тогда вы найдете убийцу.

Черт бы побрал рождественские гирлянды.

Они нависали над каждым проспектом и кололи ему глаза, словно иглы.

Волокин молча страдал, сидя в такси. Блестящие фонарики, звезды, шарики, словно расплавленный свинец, терзали его нервы, как и все вообще, что связано с праздниками, а с детскими — в особенности. Но что-то в нем еще любило Рождество. Праздник до сих пор затрагивал какой-то кусочек его плоти.

Машина обогнула Опера Гарнье и застряла на пересечении с бульваром Оссман. Ничего не поделаешь — в субботу, 23 декабря, Галереи Лафайет ломятся от покупателей. На языке уличного движения — хуже не придумаешь.

Волокин разглядывал витрины. Огромный мишка с самым глупым видом лежал на спине, облепленный роем медвежат. А еще там были мишки внутри прозрачных рождественских шариков: они смахивали на подвешенных зародышей. Повсюду в самых причудливых позах торчали худые как спички женские манекены, напоминавшие анорексические призраки, у их ног паслись кролики-альбиносы, очень похожие на чучела. Его ломало от одного их вида.

Но пределом всему была очумевшая толпа. Впавшие в детство родители прижимали к себе своих отпрысков, словно собственные несбывшиеся мечты, и в полном восторге пялились на эти наивные сценки. На витрины, напоминавшие им, что время ушло и детство не вернешь, а впереди только кладбище. Кажется, Гегель говорил, что дети толкают нас к могиле.

Сквозь охватившие его ярость и презрение Волокин ощутил укол другого чувства. Его детской ностальгии. На поверхность, как скачущие кадры, вынырнули воспоминания. Ему стало дурно. Тошнота подступила к горлу, как бывало всякий раз, когда он вспоминал. И мгновенная реакция: сейчас бы ширнуться. В двух шагах, в районе Пигаль и улицы Бланш, он знал по меньшей мере трех дилеров. Один звонок, небольшой крюк, все шито-крыто, и сжимавший его обруч тоски разомкнётся.

Он сжал кулаки. Обещание, данное им самому себе. Ни грамма до окончания следствия. Ни единого укола, пока не взглянет убийце или убийцам в глаза.

Воло разрыдался. Горячие слезы омывали его гнусную рожу нарика. Из носа текли сопли, смачивая губы, так что он почувствовал привкус соленой морской воды. Подумал о своих расшатанных зубах, о прогнившем теле наркомана в период ремиссии — и разрыдался еще сильнее.

— Вы в порядке, месье?

Таксист настороженно поглядывал на него в зеркало заднего вида.

— Да. Все из-за Рождества. Терпеть не могу.

— Вот и я тоже. Все эти придурки так и лезут…