Джонатан Келлерман - Патология

— Ну конечно же, нет! Я была лишь орудием твоего интеллекта.

Они подошли к ее машине, и она положила голову ему на плечо. Чувствуя, что ей требуется похвала, он сказал:

— Клара, без вас я ничего бы не сделал.

Она прижалась к нему в темном и тесном помещении стоянки. Наконец отстранилась и открыла машину.

— Я снова ее перечитала, — сказала она. — Ужасная книжонка.

Она содрогнулась.

— Как может человек быть таким чудовищем? Айзек пожал плечами.

— Я действительно не понимаю, — сказала она. — Как ты объяснишь такое явление?

— Ретзак решил, что его оскорбили.

— А кого не оскорбляли? Но люди ведь так не поступали.

— Верно.

Она взяла его за руку, поиграла его пальцами.

— Я знаю, тебе нужно быть осторожным, и все такое, но тот человек, которого полиция взяла на подозрение, тоже был оскорблен? Я спрашиваю, потому что напрашиваются параллели, верно? Между его преступлениями и убийствами Ретзака. Иначе — зачем имитировать Ретзака, а не поступать по-своему?

— Не знаю, — сказал Айзек. — Мне мало что о нем известно.

— Ладно, одну вещь мы знаем. Он — воплощение зла. А ты сделал великое дело, чтобы убрать его с наших улиц.

— Это сделает полиция.

— Надеюсь, им хватит компетенции, — сказала она. — Потому что — скажу тебе правду — я не слишком им верю. Однажды, много лет назад, в моем районе произошло ограбление. Пострадала моя соседка, одинокая женщина, и, кроме отчетов, полиция ничего не сделала.

— Детектив, который расследует это дело, — настоящий профи, — сказал Айзек.

Кажется, он выступил в роли защитника.

— Надеюсь, что он и в самом деле профессионал. Во всяком случае, когда ты сможешь рассказать мне больше, пожалуйста, сделай это. Все это меня очень занимает. По специальности я историк, но меня всегда занимала психология. Интересно, что преображает людей. Это великая загадка, согласен?

Она притронулась к его щеке.

— Когда-нибудь ты станешь врачом. Не психиатром, но — кто знает: может быть, ты приблизишься к разрешению этой загадки.

— В данный момент я довольствовался бы завершением своей диссертации.

— Завершишь. У тебя есть характер, а люди с характером доводят дело до конца.

Она открыла дверцу машины, взяла его лицо в свои ладони.

— Я верю в тебя, Айзек Гомес. Я не влюблена в тебя и никогда не буду. Но ты мне очень нравишься. Мы можем быть друзьями?

— Мы уже друзья.

Ее глаза увлажнились. Но она тут же подмигнула правым глазом.

— Мамочке пора домой. Но буду думать о вулканах.

— Он здесь, — послышался из трубки шепот Эрика.

— Что делает? — спросила Петра.

— Читает журнал и делает упражнения для рук.

— Упражнения для рук?

— С пружинным тренажером. Пока читает.

— Готовится к большой ночи. Оружия не видно?

— Нет.

— Возможно, хранит его в одном из автомобилей, — предположила Петра. — А что Катя?

— Ее здесь нет.

— Вероятно, наверху. В тот день, когда я с ним говорила, она все это время оставалась там. А каким он тебе кажется? Напряженным?

— Да нет.

— Выражение лица нормальное?

— Непроницаемое — ответил Эрик.

— Это для него нормально.

Она нажала на кнопку, и дисплей мобильника потемнел. Две линии, и только одна настроена на режим ожидания. И только для Эрика. Функционально они отгородились от всего мира. Это стоило немалых трудов, но они добились, чтобы все звонки, кроме их собственных, отправлялись им на стационарные телефоны. Каждые полчаса они проверяли сообщения, чтобы знать, что ничего не пропустили. Последний раз это было десять минут назад: два пустых рекламных сообщения и звонок от ее брата Брэда. Ничего срочного: он просто хотел передать привет. Разберется с этим завтра.

Сидя на месте водителя, Петра выпила воду из бутылки и, не отрывая глаз от серого дома, сунула в рот две горошины «скиттлз». В этот раз она предполагала увидеть Эрика, который должен был выйти из заднего двора и вернуться к джипу.

От передней двери дома Добблера ее отделяло пятнадцать ярдов. Джип находился далеко, и отсюда его не было видно. Неважно, в какую сторону направится Добблер, кто-то его непременно бы увидел.

Здесь росло несколько деревьев, но темная улица хорошо просматривалась. И ограды не давали возможности незаметно перейти с одного участка на другой.

Добблер непременно бы себя обнаружил.

Десять с лишним часов ничего не происходило. Мозг Петры изнывал от безделья.