Элис Лаплант - Расколотый разум

– Это все для нас, а не только для меня. – Он отхлебывает вина. Тянется и забирает бутылку у опешившего товарища, наливает себе до краев. – Никто не заметит пропажи. Я все проверил. Я никому не навредил, не ограбил детей или сирот. Только учреждениям. Я переводил небольшие суммы. Все сходится. Никакого вреда людям. Это никогда не всплывет. Это для тебя, как и для меня.

– Я верю. Верю, что ты и сам себе это внушил.

– И для детей.

– И этому я тоже верю. – Она поворачивается к девочке, смахивает песок с ее лба, приглаживает ей волосы. Мальчик все еще увлечен лопаткой и ведром. Он копает тоннель в Китай. Дискуссия завершилась, как только отвернулась женщина. Она готова идти дальше. Но старшая – нет. Она встает.

– Это касается не только вас. Это вопрос морали. Эти… действия должны прекратиться. Здесь и сейчас. Больше никакого жонглирования бухгалтерскими книгами. Больше никаких преступлений без жертв.

Никто не сомневается, что это приказ. И что последствия за неповиновение будут самые жесткие.

Я ставлю фильм на паузу. Возвращаюсь в этот мир. Спрашиваю у старика: зачем Аманда это сделала? Какой у нее был мотив?

Питеру не нравится, куда зашла беседа.

– Кто же знает? С Амандой всегда было непросто. Месть? Обман? Может, она просто думала, что поступает верно: предотвращает серьезное преступление. Или спасает друзей от опасности быть пойманными, попасть за решетку. Но ты не закончила историю.

Мне больше не нужен фильм. Остальное всплыло в моей голове.

– Назад, на пляж, – говорю я. – Старик расстроен. Мир пошатнулся.

– Извинись! Извинись за свое ужасное поведение. Мне плевать, насколько ты пьяна, нельзя просто так шутки ради ломать чужие жизни.

Его перебивает младшая женщина:

– Не нужно извиняться, потому что я не приму извинений. Никаких. Ты предала мое доверие.

– Видишь? – отвечает старшая. – Доверие не имеет значения. Предательство – это серьезно.

– Резонно. – Младшая берет яйцо. – Но семь веков назад я бы поступила иначе.

– А как? – Старшей интересно.

– Я бы похоронила его при убывающей луне на твоем дворе, как средневековые женщины поступали со своими врагами.

– И?

– И ты бы начала гнить. Хоть твои душа и тело уже прогнили. – Мужчины вслушиваются. Это серьезно. Такие слова назад не возьмешь.

– Это относится к телу. Все начнется изнутри. С сердца. А потом и с другими органами. Ты наполнишься зловонием. Гниение дойдет до твоей кожи. Она начнет распадаться. Об остальном позаботятся падальщики. О глазах. Гениталиях. Конечностях, ушах и пальцах.

На это старшая рассмеялась. Кажется, ей приятно.

– Все время забываю, что до медицины ты изучала историю Средневековья. Эффектное сочетание.

– Это не анекдот. Это предупреждение. Ты будешь к этому хорошо подготовлена. И она начинает собирать вещи, будто бы только что закончилась самая обычная беседа между самыми рациональными и логичными людьми.

Магдалена больше не пишет. Блокнот и ручка лежат у нее на коленях.

– А что же мужчины? И дети? Что они делали, пока все это произносилось? – спрашивает она.

Они – зрители. Необходимые зрители. Ведь эти женщины – блестящие драматурги.

– Но дети!

– Да, дети. Именно так.

– А что было потом?

– Ничего. Совсем ничего. Эффект вина прошел, они ехали домой в одной машине, стиснутые, локоть к локтю. Девчонка была слишком мала, чтобы запомнить. Мальчик сам для себя все решил. Никаких последствий.

Они приехали домой, вытащили все из машины. Женщины поцеловали друг друга и мужчин. Мужья обменялись рукопожатиями. Они разошлись по домам. И жили дальше так, будто бы ничего не случилось.

– То есть твой брак не рухнул? – спросила Магдалена. Но вопрос был не в этом.

Заговорил Питер:

– Может, небольшие проблемы и были. Но никто не съехал. Никто не оформлял документов на развод. Мужчина и женщина продолжали демонстрировать те же уважительные и доверительные чувства, что и раньше. Если они и притворялись, то получалось очень хорошо. Никто ничего не заметил.

– А что случилось с деньгами? Полагаю, что… кражи… или что там это было, прекратились.

– Да. Не было скандала, суда или тюрьмы. Но пара меньше ездила в дорогостоящие поездки, покупала меньше дорогой мебели, ковров, произведений искусства. И все же они продолжили жить счастливой жизнью.

– А что стало с подругами?

– То же самое. Будто бы того дня и вовсе не было. Будто бы всем стерли память. Братство четырех распалось.