Элис Лаплант - Расколотый разум

Целеустремленный молодой папаша с младенцем на спине, собачьим поводком вокруг пояса, помогал своей четырехлетке запустить воздушного змея. Ты была не в том состоянии, к которому я привыкла. Не понимала, что тебе хуже. Интересно, как осознание своего состояния приходит и уходит. Но ты справлялась достаточно хорошо, чтобы проблем не возникало.

Может, поэтому тебе хотелось задержаться в прошлом. Я лишь отдаленно себе смогла это представить, когда ты спросила, ешь ли ты это, протягивая мне пластиковую ложку и коробку с табули.

Мы говорили о Питере и Джеймсе, ничего особенного, просто обычное обсуждение их недостатков. Так обычно ведут себя женщины, когда им скучно и больше обсуждать нечего, но хочется слышать какое-то подобие диалога. Сначала я, потом ты, потом снова я. Как в теннисном сете.

На этот раз я тебя не поправляла. Обычно я тебе не потакаю – мы спорили об этом с Фионой, – но мне приходилось одергивать себя, когда я случайно употребляла прошедшее время. « Да, Джеймс был немного денди. Нет, с Питером было вовсе не так сложно жить».

Кое-что нарушило ленивое течение дня. Почему-то одно из животных в зоопарке закричало. Я не знаю, кто это был: слон или, может быть, кто-то из крупных кошачьих. Это было похоже на скорбный вой, он быстро закончился, но успел тебя расстроить.

– Да верните же вы этому ребенку его одеяло! – громко закричала ты, перепугав всех вокруг.

Меня ты тоже напугала, я выронила свой напиток и облила штаны. А ты, кажется, забыла о вспышке гнева сразу же после выпада. Мне на ум пришло, что Магдалена говорила, как быстро может меняться твое настроение. Я раньше с этим никогда не сталкивалась. Тебе стало не то лучше, не то хуже.

Знаю, что раньше такое случалось, они называют это приступами. Я просила Магдалену и Фиону звонить мне, когда им понадобится помощь. До сих пор они не звонили. Думаю, что это некое собственничество, некое соперничество.

Именно это напомнило мне, что мы постоянно приучаем себя к трагедии. Ведь происходящее с тобой, моя дорогая подруга, это настоящая трагедия.

Я эгоистична: больше думаю о себе, чем о тебе в этом случае. Ты пройдешь стадию осознания, и болезнь наладит свой режим. Но не я. Эти маленькие случаи напоминают мне, сколько обезболивающего мне понадобится. Как местная анестезия перед уколом большой иглой, всего, что я делаю, будет недостаточно, чтобы заглушить боль надвигающейся разлуки.

Конец моего брака не сравнится с концом нашей дружбы, если ее можно так назвать. Этого достаточно, чтобы хотеть сжечь все мосты и оставить тебя на другом берегу. Слишком много прощаний впереди. Сколько раз тебе приходилось переживать смерть Джеймса? Сколько раз мне придется попрощаться с тобой, чтобы вновь появиться в твоей жизни подобно воскресшему Христу. Да, лучше сжечь мост и не давать отстроить его заново, пока мое сердце не отказало совсем.

Я провожу сложную операцию на плечевом сплетении, ранение повредило нервные корешки. Пациент под общей анестезией. Его (ее?) лицо закрыто.

Дела идут не очень хорошо. Я пытаюсь восстановить нервы, используя части корешков, еще присоединенных к спинному мозгу, в качестве доноров для вырванных нервов. Но просчитываюсь и задеваю подключичную вену. Ужасающе много крови. Я сжимаю ее и зову сосудистого хирурга, но уже слишком поздно.

Я думаю о лицах родственников в комнате ожидания. Также я, к своему стыду, не могу не думать о юристах, о внутреннем расследовании в больнице, которое неизбежно последует. Об утомительной бумажной работе, что всегда сопровождает ошибки, мелкие и крупные.

А затем в комнате случается что-то вроде толчка землетрясения, и вот я уже не в операционной. Нет пациента под анестезией на столе. Вместо него я вытаращила глаза на кровать со сбитыми простынями в цветочек. Я все еще покрыта испариной, сердце отчаянно колотится, но на руках больше нет резиновых перчаток, они больше не держат острых инструментов. Большая кровать с дубовой рамой. Гардероб ей в тон. Пестрый восточный ковер. Ничего знакомого.

Я хочу обратно в операционную, к успокаивающим зеленым стенам, к стальным инструментам и их увеличенным отражениям в стальном ящике. Все на своем месте. Но это. Богато обставленная, нестерильная обстановка. Я чувствую себя не в своей тарелке. Я хочу вымыть руки, собраться, попробую еще раз. Закрываю глаза, но когда открываю их, я все еще в той же комнате.

А потом слышу голоса. С трудом я нахожу дверь в комнату. Я должна внимательно изучить каждый сантиметр каждой стены, пока не найду выход. За дверью длинный коридор, выкрашенный в темно-красный, завешенный фотографиями. А в конце коридора спуск. Приятный мягкий материал под моими ногами покрывает полированное дерево, на нем узор из переплетенных синих и зеленых цветов.