Петр Разуваев - Синдром гладиатора

— Хорошо. — Он устало откинулся в кресле. Его лицо осунулось, резче проступили морщины.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — закончил он. — Я отдам распоряжения Рихо.

Он словно ждал чего-то от меня, каких-то слов, но… Мне нечего было сказать. Поднявшись на ноги, я поклонился. Сейчас всем своим обликом отец напоминал мне маску «дейган», одну из масок театра Но. Уставший человек, много страдавший и не нашедший покоя. Он тоже встал и смотрел на меня долгим, испытующим взглядом.

— До свидания, папа, — сказал я негромко. Он усмехнулся уголком рта.

— До свидания… сын. Мне жаль, что все получается именно так.

Я до боли закусил нижнюю губу. Еще недавно, провожая меня в Амстердам, он сказал то же самое. И я слишком хорошо помнил, чем все это закончилось. Но… Отец уже развернулся и удалялся от меня легким, стремительным шагом. Он был в дверях, когда я окликнул его:

— Папа? Когда ты последний раз просто гулял по Парижу?

Он сбился с шага, и на мгновение мне показалось, что его плечи устало поникли, словно враз придавленные непосильной ношей. Не оборачиваясь и не ответив, отец скрылся за дверью.

И я так и не понял, выиграл я этот раунд или проиграл…

Попадая в любой аэропорт мира, я всякий раз волей-неволей вспоминал муравейник. И его многочисленных обитателей. Вокруг ходили, сидели, стояли многие сотни людей, мимо сновали шустрые служащие, чьим-то гением поставленные на роликовые коньки; непрерывно звучали мелодичные «громкоговорящие» женские голоса, которые объявляли о прибытии и отлете рейсов во все концы света. Воистину, все дороги ведут в Рим, сейчас я это понимал совершенно отчетливо.

Длинным и просторным коридором, одной сплошь стеклянной стеной выходящим прямо на взлетное поле, мы шли по направлению к своему терминалу. Посадка на рейс «Аэрофлота» Рим — Москва уже была объявлена. Обгоняя нас, к нужной всем стойке стремительно неслись русскоязычные граждане, деловито звеня объемистыми пакетами, набитыми в «Duty Free». Разные люди, туристы и проститутки, бизнесмены и бандиты спешили упасть в объятия любимой Родины, а на смену им уже вылетали из Пулково и Шереметьево новые россияне. Круговорот людей в природе. Россия действительно распахнула свои двери, жаль только, что при этом на другие страны выплеснулась добрая лохань настоящих отбросов. Так сказать: от нашего дома — вашему дому. Сэ ля ви.

Давид шел медленно, каждый шаг давался ему с трудом. Мне вообще казалось, что им сейчас движет уже нечто большее, чем просто сила воли. Врач, в последний раз осматривавший Давида в «крепости», был категоричен в своей оценке: каждое движение должно было причинять Липке невыносимую, адскую боль. И тем не менее он шел рядом со мной, о чем-то говорил, пытался шутить. Я не понимал, как ему это удается, и мысленно преклонялся перед ним.

Позади нас черными тенями скользили Рихо и еще двое его людей. С того момента, как приказ о нашем отъезде был им получен, все проблемы между нами исчезли сами собой. По крайней мере, я хотел так думать. Какая-то едва уловимая напряженность оставалась, но я относил ее целиком за счет эстонского упрямства Рихо Арвовича. Он сам настоял на том, чтобы нас сопровождала охрана, и лично возглавил тщательно отобранных для этой цели людей. Смысла в этом, на мой взгляд, не было никакого, но спорить я не стал. Знал, что обойдется себе дороже. Отъезд, приезд, переезд — все шло настолько замечательно, что чувство тревоги взыграло во мне с новой силой. Когда очень хорошо — тоже не хорошо, это я усвоил четко. Слишком уж все гладко…

— Вам не кажется все это странным? — слегка наклонившись к Давиду, поинтересовался я.

— Кажется, — безмятежно улыбнувшись, ответил он. И тут же чуть поморщился от боли.

— Я не верю в подарки судьбы, Давид. Мы слишком легко победили.

— Ну и что?

— Не знаю. У меня плохое предчувствие. Может быть, вы передумаете?

— Андре, Андре… Передумать стоило бы вам. Я вовсе не настаивал на том, чтобы мы летели вместе. А что касается меня… Знаете, мне даже интересно. Ужасно хочется хоть раз напугать то, чего сам всю жизнь боялся…

Мы уже прошли паспортный контроль и теперь очутились в небольшой очереди, выстроившейся перед «звенящими воротцами», последним барьером, отделяющим пассажиров от всех прочих нелетающих граждан. Рихо снабдил своих людей пластиковыми карточками внутренней службы «секьюрити», но даже это уже не срабатывало. Дальше им хода не было. Наступала пора расставаний. Я обернулся к Рихо.