Тесс Герритсен - Хранитель смерти [litres]

– Почему?

– Потому что она очень красива. – Он произнес эти слова так тихо, словно читал молитву.

– Эта одна из причин, почему вы взяли ее на работу?

Джейн тут же поняла, что ее вопрос оскорбил куратора. Робинсон выпрямился, а его лицо напряглось.

– Я бы никогда не стал отбирать работников по внешнему виду. Я оцениваю их по компетентности и опыту.

– Однако в резюме Джозефины не говорилось о большом опыте. Она только-только завершила постдипломное образование. Вы наняли ее консультантом, однако подготовка Джозефины была куда хуже вашей.

– Но я ведь не египтолог. Именно поэтому Саймон объявил мне, что возьмет консультанта. Полагаю, я должен был слегка оскорбиться, но, по правде говоря, я знал, что для оценки Госпожи Икс моих знаний недостаточно. Я прекрасно понимаю, что у моей компетенции есть пределы.

– Наверняка можно было выбрать египтолога, подготовленного куда лучше, чем Джозефина.

– Наверняка.

– Но точно вы не знаете?

– Решение принимал Саймон. После того как я разместил объявление об этой вакансии, к нам поступили десятки резюме. Я занимался отсеиванием кандидатов, когда Саймон сообщил, что уже принял решение. У меня Джозефина не прошла бы даже первой фильтрации, а он настоял, что взять нужно именно ее. И даже каким-то образом нашел дополнительные средства, чтобы нанять ее на полный рабочий день.

– Что значит – он нашел дополнительные средства?

– Мы получили существенное пожертвование. Мумии привлекают внимание, сами понимаете. Они восхищают благотворителей, заставляют их раскошелиться. Если крутиться в сфере археологии столько, сколько крутился Саймон, наверняка будешь знать, у кого туго набиты карманы. И поймешь, к кому стоит обратиться за деньгами.

– Но почему же он выбрал Джозефину? Я постоянно возвращаюсь к этому вопросу. Почему на работу взяли именно ее, а не кого-либо из тех искавших работу египтологов или других молодых выпускников, которые наверняка тоже присылали резюме?

– Не знаю. Я был не в восторге от его выбора, но спорить не было смысла – создавалось впечатление, что он уже все решил и я не смогу ничего изменить. – Вздохнув, Робинсон посмотрел в окно. – А потом я познакомился с ней, – тихо продолжил куратор. – И понял, что ни с кем другим я не захотел бы работать. Никого другого я бы… – Он умолк.

На этой улице, состоявшей из скромных домиков, движение не затихало ни на минуту, однако гостиная куратора, казалось, замерла в какой-то другой, более изысканной эпохе, когда взъерошенный эксцентрик вроде Николаса Робинсона мог счастливо состариться в окружении книг и карт. Однако он влюбился, и вместо счастья на его лице отражалось страдание.

– Она жива, – проговорил Робинсон. – Мне необходимо в это верить. – Он посмотрел на Джейн. – Вы ведь тоже в это верите, так?

– Да, верю, – подтвердила Риццоли. И отвела глаза в сторону, чтобы по ним куратор не смог прочитать продолжение ответа: «Но я не знаю, сможем ли мы ее спасти».

В тот вечер Маура ужинала в одиночестве.

Она собиралась устроить романтический ужин для двоих и за день до этого прошлась по рядам продуктового магазина, набирая китайские карликовые лимоны, петрушку, телячьи ножки и чеснок – все ингредиенты для любимого Дэниелом оссобуко. Однако даже самые тщательно спланированные встречи людей, состоящих в непозволительной связи, могут рассыпаться от одного-единственного телефонного звонка. Всего несколько часов назад сконфуженный Дэниел сообщил ей новость: сегодня вечером ему придется ужинать с приехавшими из Нью-Йорка епископами. А закончил разговор так, как делал это обычно: «Прости меня, Маура. Я люблю тебя, Маура. Мне очень хотелось бы не ходить туда».

Однако он все равно ходил.

Теперь телячьи ножки лежали в морозилке, а вместо оссобуко она вынуждена в одиночестве поглощать жареный сэндвич с сыром и крепкий джин-тоник.

Маура воображала себе место, где сейчас находится Дэниел. Ей представлялся стол, за которым сидят мужчины в мрачной черной одежде; прежде чем приступить к ужину, они, склонив головы и бормоча, благословляют еду. А затем под приглушенное звяканье серебряных приборов и фарфора обсуждают важные для церкви вопросы: уменьшающийся набор в семинарии, седеющее духовенство. У представителей любой профессии случаются деловые ужины, однако, когда они заканчиваются, эти люди – в мрачной черной одежде – возвращаются домой не к женам и семьям, а к своим одиноким постелям. «Неужели, потягивая вино, оглядывая стол, за которым сидят коллеги, ты никогда не печалишься из-за полного отсутствия женских лиц, женских голосов? – размышляла Маура. – И думаешь ли ты вообще обо мне?»