Скотт Туроу - Законы отцов наших

Теперь она спешит по странному вечернему миру центрального суда с опустевшими коридорами, где навстречу иногда попадаются такие же завсегдатаи этого заведения: поручители под залог, полицейские. Под высокими сводами разносится эхо от ее высоких каблуков, цокающих по мраморному полу. В этот час сюда свозят арестованных со всего города. На гранитной скамье за ограждением, где установлены металлодетекторы, сидит молодая женщина испанской наружности с пышной грудью, в вызывающем платье из набивного ситца. С отсутствующим взглядом она обнимает ребенка трех-четырех лет, который спит, прижавшись к ней одной щекой. По другой щеке рассыпались влажные черные локоны. Они всегда здесь: матери, дети, семьи, изнуренные свалившейся на них бедой. Они ждут, тщетно надеясь, что их мужей и отцов отпустят под залог, оправдают — так или иначе, но освободят.

Пробегая мимо, Сонни изображает на лице сострадательную улыбку. Мимолетная связь с другой матерью будоражит ее ум, и в воображении возникают видения Никки, которая манит ее к себе ручонками. Никки, одинокая, последняя из всех детей, оставшаяся у Джеки, а Сонни просит прощения, извиняется и клянется, что этого никогда больше не повторится. Джеки снисходительно успокаивает ее, ничего страшного, мол, не произошло. Что хуже всего, так это вид самой Никки, уже в куртке и с рюкзачком за плечами, вытирающей нос рукавом. Она хватает Сонни за пальцы и дергает, тащит ее, требуя отложить извинения и немедленно уходить, а Сонни гложет встречная мысль: сколько раз Зора точно так же поступала с ней? Сколько тысяч раз? Оказывается, боль никуда не исчезла, она врезалась в память и всегда под рукой, стоит только едва слышно позвать ее. Все те случаи, когда мать уходила, оставив ее, предстают перед Сонни с кристальной ясностью. Уходила на собрания. Уходила, чтобы организовать что-нибудь. Уходила, исполненная великими, важными устремлениями. К свободе. К достоинству.

Так вот, значит, кто она такая, ее честь судья Сонни Клонски. Подхваченная вихрем страстных, мучительных переживаний, она буквально слетела со ступенек крыльца и прыгнула в машину. Вечер уже вступил в ту стадию, когда свет испаряется, словно по волшебству превращаясь в сумерки, когда небо бурно протестует в предчувствии драматической развязки — поглощения тьмой. И все здания, фигуры людей, деревья, кружащие в воздухе птицы, центр города, смутные очертания которого вырисовываются вдали, словно наслаиваются поверх друг друга в уходящей перспективе диорамы. Неоновые рекламы над входом в ломбард на противоположной стороне улицы соблазнительно заманивают: «Деньги под залог. Быстро. На самых выгодных условиях». Не в силах вырваться из тисков размышлений о собственной жизни, запутанных обстоятельств дела и почти осязаемых страданий, которыми был пронизан даже воздух, окружавший здание суда, Сонни мчится вперед. Она мчится, и ее сердце готово выскочить из груди. Но вдруг оно замирает, пронзенное серебряным осколком счастья. Сонни думает о своем ребенке.

Когда электронный засов отходит в сторону, позволяя пройти к столу, за которым сидит охранник, Сет Вейсман обнаруживает, что они с Хоби Таттлом не единственные посетители тюрьмы округа Киндл. Вместе с ними здесь и посыльный из «Пиццы-Домино» — тощий парень, которого все звали Кирк. Он доставил ленч.

— Пока, — говорит посыльный сотрудникам исправительной системы и спешит убраться, на ходу пересчитывая чаевые.

Засов снова щелкает: сильный металлический звук, резкий, как ружейный выстрел, и Кирк уже по другую сторону. К двери привинчен лист пуленепробиваемого стекла, однако взгляд Сета останавливается не на нем, а на металлической решетке внизу. Ровные квадраты из металлических прутьев, покрытых толстым слоем антикоррозийной краски бледно-бежевого цвета. Этот цвет доминирует везде — на стенах, на полу. Бежевый даже стол дежурного охранника из прочной стали.

— На любое интервью для прессы нужно сначала получить санкцию у начальника тюрьмы. — Охранник тычет пальцем, лоснящимся от жира — он тоже ест пиццу, — в бланк заявления, который Хоби только что заполнил.

— Никто не собирается брать интервью, уважаемый, — возражает Хоби.

— Но ведь здесь же написано: «Майкл Фрейн. Профессия: журналист». — Охранник дважды переводит взгляд с Сета на заявление, словно сличая указанные данные с оригиналом.

— Нет-нет, послушайте, что я скажу, — торопливо вступает в разговор Хоби. — Этот молодой человек — ваш заключенный, Нил Эдгар. Он попросил мистера Фрейна помочь ему найти адвоката, и тот решил обратиться ко мне. Ясно? Поэтому он является участником этого посещения в качестве посредника.