Антон Сибиряков - В поисках любви

Нет ничего страшнее для мертвых, чем бессмертие, подаренное живыми.

Ливень истязает землю. Шипит от наслаждения.

Осторожно пробираюсь по скользкой глине, между детскими могилами, и вижу, наконец, живых людей. Траурную процессию в черных тонах. Точки зонтов. И красную полоску гроба, похожую на хирургический разрез.

Подхожу ближе. На то расстояние, которое позволяет мне проститься с ней. Я вижу ее всего секунду, некий миг, полный красоты и боли. Ее лицо. Бутон белой розы, уложенной бережными руками, на красный шелк последнего признания.

По бледным щекам ее течет дождь. Капли, обнажающие правду. Смывающие тональный крем с фиолетовой кожи.

Слезы неба, подаренные ей одной.

Время прощания.

Навсегда.

Ее лицо, наполненное умиротворением и спокойствием, ускользает, исчезая под ярко-красной ширмой. После стольких лет поисков и разочарований она, наконец, обрела свободу.

Может ли быть счастье в этом? Та настоящая любовь, которую она так искала?

Гроб, перекосившись на веревках, медленно опускается в могилу. На грязное дно, где ползают клубки, потревоженных лопатами, червей.

Я не знаю ответов. Но хочу верить в то, что эта девочка найдет все, о чем мечтала.

Комья липкой земли летят вниз, кляксами расползаясь по красной обивке. Вспыхивает молния, словно вспышка фотоаппарата, фиксирующего горькую память. А где-то вдалеке, в другом измерении, раскатисто гремит гром, зовущий жить.

Я жду. Но Оксана все не приходит.

Люди у могилы молчат. Прячут лица под зонтами. Держатся за руки.

Знают ли они, как она умерла?

Захлопываю пальто, собираясь уйти.

— Прощай…

— Вы знали ее? — детский голос за спиной заставляет меня вздрогнуть.

Оборачиваюсь.

Девочка-подросток, в смешном клетчатом кепи, смотрит на меня из-под зонтика, не отводя глаз.

— Я…да, немного.

Ее большие зеленые глаза кажутся мне знакомыми.

— Вы промокли. Хотите под зонтик?

— Нет, я… — слова застревают в горле. Я помню. Ее школьную фотографию. И свои дрожащие руки. Помню и то, как блестели эти зеленые глаза, под черным небом раннего марта. Будто звезды.

— Почему вы грустите? Вы ждали кого-то, кто не пришел?

Она выскочила на дорогу так неожиданно, так просто… Худенькая фигурка неразличимая в свете фар. Я не успел ударить по тормозам. Я торопился домой…Мой джип тащил ее под днищем двадцать пять метров, высекая из асфальта россыпи красных искр. Смерть была мгновенной.

Она не видит моих слез, смешавшихся с дождем. Не слышит, как стучит мое сердце. И не знает, сколько слов предназначенных ей, умирают сейчас во мне, обращаясь в тлен. Она просто улыбается. И от этого вдруг, становится теплей.

— Я ждал…ее, — смотрю на то, как мелькание лопат превращается в холм.

Девочка следит за моим взглядом и пожимает плечами.

— Она умерла. И не сможет прийти.

— Я знаю. Но все равно жду.

Она хмурится, пряча улыбку:

— Вы знаете, как им от этого больно?

Да. Я знаю. Но так ли много, чтобы понять?

— Да, я…

— Тогда почему вы держите меня?! Если знаете, почему держите?!

По щекам ее ползут прозрачные слезы. Но она не видит их. Смотрит на меня. Требует ответа.

— Я не знаю…Прости…Я…не знаю почему!

Округа замирает. Блестит в молчании, отражаясь в испуганных зеленых глазах.

— Вы так ничего и не поняли?

— Что!? Что я должен был понять?!

Кричу.

Она делает шаг назад, и вдруг, на лице ее, одна за другой начинают появляться кровоточащие раны.

— Вы искали не Оксану. Все это время, вы искали только меня.

Темная кровь узорами разрисовывает кожу. Капает на одежду, замарывает зубы.

— Остановись. Прошу тебя…Не делай себе больно…

— Я не могу это остановить. Вы — можете.

— Как? Скажи как?!

— Вы должны отпустить. Освободиться. Ведь в Оксане вы увидели меня. Такой, какой я никогда уже не стану. Обычной девушкой ищущей любовь. И потому, впервые за долгие годы, вы так сильно почувствовали чужую боль. И поняли, что существуете во тьме.

— Я так виноват перед тобой…

— Вы делаете мне больно. Посмотрите… — она истекает кровью все сильней. Темные пятна дырявят одежду. — Каждый раз, когда вы так думаете, я возвращаюсь туда. Под колеса вашей машины.

В любом детском взгляде. На каждом перекрестке. Дома, в хмельной вечерней тоске. Я дарил ей бессмертие, наполненное болью. И она, не имея выбора, принимала этот страшный дар.

— Прости меня…Я не знал, что это так…

— Вы не помните, как меня зовут, верно?

Она права. Я помню все, кроме имени.