Александр Проханов - Виртуоз

— Должно, Шереметьево. Туда, что ли?

— Туда.

Такси перетекало из одной огненной реки в другую. Автомобили казались слизистыми рыбинами, стремящимися на нерестилище. Забивали улицы, взбухали горбами, жадно дышали жабрами, выкатывали воспаленные золотые глаза. Повсюду урчало, надсадно завывало, трескуче шумело, — это пробирались с фиолетовыми вспышками кареты «Скорой помощи», милицейские машины, лимузины каких-то важных персон.

— Ну, все, на Ленинградку выбрались. Теперь по прямой до Шереметьева, — облегченно вздохнул таксист, шевеля под лакированным козырьком кущами рыжих бровей. Но внезапно поток замедлился, залип и остановился. Широкую улицу преградило милицейское оцепление, какие-то крики, толпа.

— Ну, это теперь надолго, — сокрушенно произнес таксист. — Днем передавали по радио. В районе «Динамо» состоится гей-парад.

— Не могу ждать. Пешком пробьюсь, — Алексей вытащил почку денег, показал таксисту. Тот снова надел очки, щепетильно взял из пачки купюру. Отсчитал из бумажника сдачу. Вернул Алексею:

— Раньше-то, чуть что, силой в Сибирь посылали. А теперь человек добровольно хочет, а его не пускают, — произнес таксист вслед покидавшему машину Алексею.

Улица была перекрыта. Раздраженно гудели машины, стесненные запрудой из милицейских рядов. На проезжей части, в присутствии множества репортеров, телевизионных операторов, журналистов с блокнотами и диктофонами, протекало действо. Пестрая, ярко расцвеченная, в экстравагантных одеждах, колыхалась толпа. В передних рядах популярный эстрадный певец растворял рыбий огромный рот, издавая сладострастные всхлипы, смачно сглатывая набегавшую слюну. Губы его были выкрашены яркой помадой, он вращал тучными бедрами, поддерживал ладонями пухлые груди. За его спиной танцевали два мускулистых, полуголых атлета, недвусмысленно приближая напряженные торсы к ягодицам певца. Тут же в обнимку шествовали известный телеведущий — Алексей не мог вспомнить его имя — и думский депутат, часто мелькавший на экранах, — Алексей забыл его фамилию. Телеведущий, приземистый, с голым шишкастым черепом, дикими красноватыми глазами, напоминал старого самца шимпанзе, влюбленного в свою молодую самку. Этой самкой был депутат, в женской блузке с декольте, кружавчиками, в шляпке, из-под которой выбивались нежные локоны. Оба обнимались, оглаживали друг друга, демонстрировали неразлучную привязанность.

И повсюду в толпе гибко двигались, обнимались, целовались взасос юноши, почти еще дети, содрогаясь от прилива похоти. Из толпы неслась музыка — унылые певучие флейты, звенящие бубны, постукивающие барабаны. Болезненные, наводящие тоску и безумие звуки, от которых по толпе пробегали мучительные судороги, сладострастные конвульсии.

Алексей, пытаясь пробиться сквозь многолюдье, вдруг почувствовал, как его затягивает вглубь липкой, струящейся гущи. Алексею стало отвратительно и ужасно. Его личность подвергалась насилию. Его человеческой сущности грозила чудовищная трансформация. Город, в котором он оказался, был дьявольской кухней, в которой готовилась омерзительная порода людей. Отпрянул, напуганный вспышкой фотоаппарата. Отыскал знакомое такси, которое тут же развернулось и помчалось назад, в объезд препятствия.

— Теперь куда, сибиряк?

— Куда-нибудь на край Москвы. Выберусь из города, а там как бог даст.

Пожилой таксист был невозмутим, словно давно привык к уродствам огромного города, в котором он доставлял пассажиров из одного круга ада в другой.

Они кружили среди переполненных улиц, застревали в пробках, перелетали эстакады. Вырвались на прямой, как луч, проспект. Двинулись к московской окраине. Там Алексей оторвется от зловещего города, одолеет его адское притяжение. Проселками, перелесками достигнет полустанка, сядет на случайную электричку, и та унесет его в глубь России, подальше от наваждения.

Однако надежды его были тщетны. Такси вновь было остановлено шумным, запрудившим улицу шествием.

Литая масса крепких мускулистых мужчин двигалась маршем, управляемая металлическим хрипом мегафонов. Иные были и черных кожаных куртках, другие в белых рубахах, перетянутых портупеями. Головы многих были обриты наголо. Колыхались знамена с крестами, похожими на молотки. В руках смоляным пламенем горели факелы. Были развернуты транспаранты, на которых готическими буквами было написано: «Мы — русские, с нами Бог!», «Слава России!», «Русские идут!» Время от времени, по команде мегафонов, шеренги начинали скандировать: «Чурки — в Азию! Негры — в Африку! Азеры — в прорубь!» Жаркие открытые рты, лязгающие бутсы, взметенные вверх кулаки. Передние манифестанты несли деревянные виселицы, на которых качались тряпичные куклы, — одна в полосатом халате и тюбетейке, другая, из черной ткани, с негритянскими белыми зубами и белками. Милиционеры, сопровождавшие процессию, посмеивались, глядя на кукол.