Александр Проханов - Виртуоз

Его разбудил стук в дверь. Он не сразу встал, озирая темный номер и мутное окно, за которым не гасла белесая северная ночь. Отворил дверь. На пороге стоял священник отец Михаил, без облачения, в плаще, с черным клином опадавшей бороды.

— Я не мог не прийти, — глухо произнес священник. — Я пришел за вами. Мы должны сейчас пойти на завод, в мой храм, и там отслужить молебен по убиенным монахам. Сегодня день поминовения убитых монахов, — его выпуклые, лосиные глаза пылали в темноте болью и страстью. В них была истовая непреклонная воля, которой невозможно было перечить.

— Какие монахи? — спросил Алексей, стоя босиком на полу?

— Когда начали строить завод, монастырь разорили, а монахов расстреляли. Похоронили тут же, на территории завода. Завод вырос на костях монахов. Сегодня день поминовения. Вы, будущий царь, должны принять участие в заупокойной службе. Кости должны успокоиться. Иначе и ваше царство, возведенное не костях мучеников, падет, как предшествующее. Мы должны вместе отслужить литию и успокоить кости мучеников.

Священник не просил, а требовал. Знание, которым он обладал, было выстраданным и несомненным. Алексей не стал расспрашивать. Оделся, вышел вслед за священником из гостиницы, где их ждала неказистая легковушка. Отец Михаил сел за руль. Они миновали спящий город, подъехали к заводу, где строгая охрана пропустила их сквозь электронные турникеты. Шли в сумерках по безлюдной территории, пока ни достигли старинного крыльца и узорного оконца в стене, в котором туманно горела лампада.

Храм помещался в тесном, не отремонтированном помещении, на стенах была синяя несвежая краска, кое-где прилепилась кафельная плитка, торчали обрезки труб, свисали оборванные провода. И только в уголке висел большой старый образ Георгия Победоносца, аналой пестрел бумажными разложенными иконками, стоял сияющий, из дутого металла подсвечник, горела повешенная на крюк лампада.

— Присядьте, — священник пододвинул Алексею табуретку, сам же присел на шаткий стул. — Вот и все, что осталось от Николо Карельского монастыря. Память о дивной обители.

— Как расстреляли монахов? — Алексею было холодно, как в склепе. Толстые стены тянули из мерзлоты ледяные соки. И только вокруг лампады сберегалось едва ощутимое тепло, тихо сиял одуванчик света.

— Монастырь тут был красивейший по всему Северу. Его основали Соловецкие старцы. До него добирались лодками по Двине и по морю. Он стоял на болотах, как чудный град, как образ русского рая. У монахов здесь рос виноград, вызревали дыни. Тут писались иконы, северные письма, все в цветах и ягодах, красным по золоту, голубым по изумруду. На болотах жили тетерева, на озерах гнездились журавли и лебеди. Когда пели монахи, казалось, в воздухе витает райская песнь, и на эту песнь слетаются херувимы…

Отец Михаил говорил твердо, без умиления, не желая увлечь и растрогать гостя, — свидетельствовал о потерянном рае, выполняя завет.

— Сталин выбрал для завода это место. Пожаловали к монахам комиссары. «Убирайтесь, будем ваши церкви взрывать». Монахи говорят: «Взрывайте вместе с нами. У нас в старых книгах написано, что подступит к нашим стенам антихрист, будет стены ломать. Ваш Сталин — и есть антихрист». Всех монахов погнали в скит, где жил старец. Он говорит: «Братия, пришла пора Христе Богу душу предавать. Помолимся на прощанье». Их во время молитвы расстреляли и тут же в скиту зарыли. Монастырь взорвали, и на месте скита построили цех, где самые большие атомные лодки на воду спускали. Можно сказать, на монашьих костях. С тех пор у этих лодок много случалось аварий. И «Ленинградский комсомолец», и «Курск», и другие. Весь советский атомный флот, который построен на монашьих костях, — где он теперь? Сгнил, лодки стоят у пирсов на базах, и из них радиоактивная грязь вытекает. Пока монахов не отроют, не отпоют по-христиански, не покаются за содеянное злодеяние, никогда ничего путного здесь не будет. Вам, как будущему царю, придется эти кости отмаливать, чтобы они не поднялись из своих могил и не порушили царство. Давайте помолимся за упокой душ праведников.

Отец Михаил надел золотую епитрахиль. Взял из ящика пучок церковных свечей, по числу убиенных монахов. Закрепил в подсвечники и зажег. Свечи жарко, чудесно запылали, превращав подсвечник в яркий шар серебра. Оба они с Алексеем встали перед аналоем, и священник рокочущим голосом отслужил литию. Алексей видел его бледный лоб, фиолетовые глаза, черную бороду, сквозь которую просвечивала золотая парча.