Дункан Кайл - Потайной ход

На следующее утро Джейн была все так же странно молчалива и не желала поддерживать разговора со мной. Заказала завтрак, съела его. Внешне все было будто бы нормально, но и только.

Из боязни привлечь к себе внимание я не осмелился спросить у дежурного в гостинице, нет ли для нас послания. Сергей сам свяжется с нами. Он как сказал, так и сделает, хотя, поскольку время уходило, я уже начинал питать надежду, что с Сергеем что-то произошло. В этом случае мы завтра вечером улетим из Москвы невинными ирландскими туристами, находящимися в отпуске.

Между тем мы, как туристы, посетили парк культуры и отдыха и Музей космонавтики, после чего был долгий ленч. Долгий потому, что обслуживание здесь невероятно неторопливое. Джейн пребывала все в том же состоянии транса. Сергея все не было.

Во второй половине дня я достал бумажник, чтобы заплатить за две порции мороженого, и обнаружил засунутую в бумажник сигарету. Поскольку я не курю, никогда не курил и не ношу сигарет с собой, чтобы угощать других, это было очень странно и неожиданно. Более того, это была русская сигарета, называемая папиросой, с полой картонной частью, в ней оказался кусочек западной папиросной бумаги, а на нем виднелись слова: «Орджоникидзе, 8.00». Сергей, несомненно, был виртуозным карманником.

Я спросил у Джейн:

— Кто или что такое Орджоникидзе?

— Друг Сталина. Сталин его уничтожил.

Мы убивали время. Рано поели, потом вышли на улицу. Джейн делала все очень медленно, будто впереди целый век. Что было с ее сердцем, не знаю, но мое прыгало, руки дрожали. Я был весь в поту. В это трудно поверить, но это было чистой правдой: мы намеревались проникнуть в Кремль! Трудно придумать что-либо подобное! Или что-нибудь более рискованное!

Ни Джейн, ни я не читали по-русски, а имена на мемориальных досках были написаны кириллицей. Сергей наверняка подумал об этом: имя Орджоникидзе оказалось самым длинным в ряду. Около него Сергей назначил встречу. Мы остановились. Сергея не видно. А между тем было без двух минут восемь. Ровно в восемь он прошествовал мимо, не глядя на нас, насвистывая на ходу мелодию «Вперед, прекрасная Австралия!».

Указания Питеркина, весьма смутные, висели на моей шее на золотой цепочке. Во время моего второго путешествия к Природному мосту я извлек из цемента слиток золота весом 56 граммов. Его чистоту подтверждало клеймо на одной из сторон. Когда я повертел эту вещицу, обнаружил на гладкой плоской поверхности грубо нацарапанный рисунок.

Мы послушно последовали за Сергеем в Александровский сад. Около памятника неизвестному солдату он приостановился, уважительно снял шляпу, дождался нас и пошел рядом.

— Следующая башня — Средняя Арсенальная, — сказал он, — Троицкая — самая большая, с красной звездой.

«Опять цвет крови», — подумал я, молясь, чтобы эта кровь не оказалась моей.

Народу вокруг было мало, аллея почти пустая.

— По крайней мере, спокойно, — сказал я с дрожью в голосе.

— Не обманывайся, — возразил Сергей. — Это Москва. Двигайтесь медленно в сторону деревьев. Мы просто гуляем.

Мы наткнулись на деревянную скамейку и сидели, пока Сергей курил сигарету. Затем поднялись и двинулись дальше.

— Здесь охрана, — предупредил Сергей. — На всех башнях и около всех входов. Вы — влюбленные, вот и ведите себя как влюбленные.

Обнявшись, мы прошли под аркой Троицкого моста. Я потянул Джейн в тень и поцеловал. Через ее плечо увидел, как Сергей кивнул головой и двинулся вправо. Мы осторожно последовали за ним. Это был момент наибольшей опасности. Прямо перед нами возвышалась огромная Кремлевская стена, освещенная и охраняемая на всей протяженности. Но рядом с нами был затененный участок, возможно, оставленный таким по личному распоряжению Сталина. Мы вступили в тень, как влюбленная пара. Сергей играл роль своеобразной дуэньи, сопровождающей возлюбленных для приличия.

Я искал указанный Питеркином прямоугольник и был уверен, что он здесь, — темное пятно в тени, напоминающее лист. Я пробежал глазами по рядам древних кирпичей, спрашивая себя, из чего лист может быть сделан: из стали или какого-нибудь другого металла, из керамики или просто нарисован. И ничего не увидел. Снова и снова внимательно рассматривал каждый ряд каменной кладки. И вдруг... Это была игра света: угол падения луча изменился — и совершенно ясно я увидел легкий контур листа на одном из кирпичей.

У меня перехватило дыхание. До этого момента теплилась надежда, что все это лишь фантазия Питеркина, рожденная его странной жизнью. Даже золотые листья могли быть ее частью — он мог сам отлить их раньше.