Мэтью Квирк - 500

Мы с Риверой условились встретиться в три тридцать пополудни, то есть прямо сейчас — потому-то я и находился в Восточном здании, в этом аскетичном строении со строгими геометрическими формами, розовым мрамором и экспозициями современного искусства, причем на самом верху. Оттуда прекрасно просматривался атриум и все входы-выходы. Оба здания были оснащены металлодетекторами, так что любые нежданные гости — вроде людей Маркуса — были бы, надеюсь, разоружены.

Я вытащил сотовый и позвонил в гардероб Западного крыла. Выслушав мою историю туриста-потеряшки, милая дамочка, отвечавшая на звонки, громко спросила, нет ли там рядом человека по фамилии Ривера. Разумеется, он там был, явился минута в минуту!

— Ваш сын в Восточном здании, — услышал я любезный голос дамочки, — у инсталляций Дэна Флавина. Это на верхнем этаже. Ищите, где побольше лампочек.

Да, насчет лампочек она была права. За моей спиной светился всеми цветами спектра тоннель, созданный флуоресцентными трубками. Идти по нему было все равно что совершать психоделическое путешествие по шоколадной фабрике Вилли Вонки. [62] Из повести-сказки Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика» (1964) и ее киноверсий.

Я настороженно ждал. Если Ривера собирается меня поймать, у меня здесь будет больше шансов заметить засаду, когда он и его сообщники ринутся через дворик из Западного крыла в Восточное.

Национальная галерея искусств числится обязательной остановкой в смертельном марше для любого попавшего в Вашингтон туриста, и я не сразу разглядел Риверу среди многочисленных экскурсантов — откровенно скучающих тинейджеров и улыбчивых, все вокруг «щелкающих» гостей из Азии. Было не похоже, будто он пришел с компанией, — хотя это могло означать и то, что его сообщники достаточно умелы, чтобы их сразу вычислили.

— Что, черт возьми, с тобой случилось? — удивился он, завидев меня в самом конце художественной выставки.

На носу у меня была повязка, глаза закрывались темными очками.

— Ничего, — пожал я плечами.

— Что ж, неплохая идея, — оценил он мой камуфляж.

Не мог же я разгуливать по округу Колумбия в лыжной маске, чтоб меня не узнали полицейские, вот и пошел на эту хитрость. Лицо мое почти полностью скрывала повязка, и люди вокруг думали, что у меня сломан нос или мне сделали пластическую операцию.

— Так что у тебя есть на Дэвиса?

— Я был свидетелем того, как его подручный Уильям Маркус убил двоих.

— Ты сказал, у тебя есть улика.

— Мне нужна неприкосновенность, — заявил я. — Я буду говорить только с федералами. И я должен быть уверен, что обвинения в убийстве будут с меня сняты.

— Мне кажется, это не очень-то тебе подходит, Майк. Владелец одного из магазинов в Париже тебя опознал — он сказал, что в вечер убийства ты выслеживал Хаскинса. Приятель твой Эрик Уокер сообщил, что у тебя был явный интерес к Ирине — ты выспрашивал у него о ее сексуальных повадках. Да и отдельные твои приобретения — например, GPS-трекеры — очень даже вписываются в твой психологический портрет охотника-убийцы. Один из этих маячков был обнаружен за несколько миль от места преступления. А уж твоя история с туфлями, как ты каблуком выключил копа в женском туалете… — Ривера аж языком поцокал: дескать, плохо твое дело, парень. — Я хорошо знаю, как действует Дэвис, и понимаю: очень даже может быть, что за всем этим стоит именно он. Но простые бессловесные копы вроде меня предпочитают расследовать дела попроще. Подтверждение твоей благонадежности потребует неимоверных усилий — а я не хочу делать из себя мученика. Что у тебя есть? Какая-нибудь притянутая за уши улика, с которой чем меньше ты против него говоришь, тем лучше?

— Вы о чем?

От Хаскинса я знал, что Лэнгфорд запрятал подальше некое очевидное доказательство того, что Генри причастен к убийству журналиста. Но я не стал сообщать это Ривере: что-то в нем мне сильно не нравилось — даже если опустить мою обычную неприязнь к копам. К тому же он начал покрываться испариной. Вроде бы чуть-чуть, но в зловещем красно-фиолетовом флуоресцентном свечении это было очень даже заметно. Мне хотелось немножко его подразнить.

— Что тебе рассказал Хаскинс? — спросил Ривера. — Он тебе что-нибудь дал?

Сосредоточившись на этом вопросе, я промолчал. Надо было дать ему поговорить — глядишь, и выболтает больше, чем сам того желает.

— У тебя есть какая-нибудь улика, которую мы можем использовать против Дэвиса?

Не сомневаюсь, что он хороший коп — достаточно упертый и не слишком въедливый, — но вот мошенник из него никакой. Главное правило любого надувательства: внешне ты не должен хотеть того, что на самом деле очень желаешь получить. Ты должен гасить мельчайший проблеск жадности и, может, даже сперва отказаться, когда лох сам предложит тебе то, что тебе так сильно хочется присвоить. И держаться до тех пор, пока он чуть ли не заставит тебя это взять. Стоит только спросить лоха об этом предмете, будь то часы, бумажник или что-то еще, проявив тем самым свой интерес, — и все пропало! Жадность рушит все твои старания. Люди чуют подвох — и на этом игра окончена. Так вот и Ривера засветил сейчас свою жадность.