Элизабет Костова - Похищение лебедя

На родителей мой выбор профессии произвел глубокое впечатление. Я почувствовал это по долгой паузе после того, как сообщил о своем решении в еженедельном телефонном разговоре. Они пытались понять, к чему я себя предназначал и каковы причины выбора. Затем мать сдержанно заметила, что каждой мятущейся душе нужна поддержка, совершенно справедливо связав свое служение с моим, а отец добавил, что есть много способов бороться с демонами.

На самом деле отец не верит в демонов; в его современной, прогрессивной религии они не фигурируют. Однако даже теперь, в старости, он любит с сарказмом ссылаться на них и читать, покачивая головой, работы ранних проповедников Новой Англии, таких как Джонатан Эдвардс, или труды средневековых богословов, тоже зачарованных ими. Он похож на читателя книг «ужасов»: читает потому, что они выводят его из равновесия. Сам же, если упоминает «демонов», «адский пламень» или «грех», то лишь в ироническом смысле, как о чем-то завораживающе отталкивающем. Прихожане, навещающие его в кабинете нашего старого дома (он никогда не уйдет на пенсию), встречают глубокое понимание, поскольку в их проблемах он видит черты собственных сомнений. Отец считает, что хотя он имеет дело с душами, а я — с диагнозами, влиянием среды, поведенческими реакциями и ДНК; оба мы стремимся к одной цели — избавлению от страданий.

После того, как и мать моя приняла сан, в доме стало многолюдно, а у меня появилось время побыть одному, стряхивая приступы хандры книгами и изучением парка в конце нашей улицы. Там я устраивался читать под деревом или делал зарисовки гор и пустынь, никогда, конечно, не виденных мною. Из книг меня больше всего захватывали морские приключения и истории исследований и открытий. Я отыскивал биографии, написанные для детей: Тома Эдисона, Александра Грэма Белла, Эли Уитни и других, а позже — первооткрывателей в области медицины, например, Джонаса Солка, борца с полиомиелитом. Я не был бойким мальчиком, но мечтал совершить что-нибудь отважное. Я мечтал спасать жизни и когда-нибудь в нужный момент представить миру выдающееся открытие. Даже теперь, читая статьи в научных журналах, я испытываю то же чувство: трепет перед поиском и легкую зависть к первооткрывателю.

Не могу сказать, что образ врачевателя человеческих тел и душ был главной темой моих детских мечтаний, хотя такое утверждение способствовало бы гладкости рассказа. На самом деле у меня не было призвания, а биографии, прочитанные в детстве, уже в старших классах остались лишь воспоминанием. Я выполнял домашние задания прилежно, но без энтузиазма, куда охотнее читал Диккенса и Мелвилла, занимался в художественных классах, сдавал кроссы и со вздохом облегчения расстался с детством и девственностью с более опытной девушкой годом старше, которая сказала, что ей всегда нравилось смотреть мне в затылок на уроках.

Мои родители приобрели достаточно заметное положение в городке, защищая и успешно реабилитируя бездомных, прибывавших из Бостона и находивших убежище в нашем парке. Они объезжали местные тюрьмы, беседуя с заключенными, и не дали снести почти такой же старый, как наш (1691-го, а наш был 1686 года) дом, на месте которого хотели возвести супермаркет. Они приходили на собрания нашей учебной группы, гуляли со мной, приглашали моих приятелей на вечеринки с пиццей и служили поминальные молебны по своим умершим молодыми друзьям. В их религии не было похорон, чтения молитв над открытым гробом, так что я впервые прикоснулся к трупу в медицинской школе, а знакомых мне людей мертвыми не видел, пока в моих руках не оказалась рука матери, внезапно обмякшая, но еще теплая.

Но за годы до смерти матери, еще в старших классах, я подружился с человеком, о котором уже упоминал здесь, с человеком, который подкинул мне величайший случай за всю карьеру, если позволительно столь пышно выразиться. Джон Гарсиа был одним из немногих моих друзей в колледже: мы вместе готовились к контрольным по биологии и экзаменам по истории, вместе гоняли в футбол по субботам, а теперь он уже лысеет, как и другие, кого я помню по стремительным шагам и развевающимся полам белых халатов в коридорах медицинской школы, или позднее, во время мучительных раздумий над сложным случаем в приемном покое «скорой помощи». Ко времени звонка Джона мы все начали седеть и отращивать животики или доблестно бороться с ними. Уже теперь я благодарен своей давней привычке к ежедневным пробежкам, которая помогает мне держать себя в форме, и судьбе — за густые волосы, в которых каштанового не меньше, чем седины, так что женщины на улицах еще поглядывают на меня. Хотя я, безусловно, — один из них, из когорты моих пожилых друзей.