Андрей Курков - Ночной молочник

Баба Шура слушала Илька Петровича напуганно. Он у нее еще тогда, в Гавронщине, когда дверь открыл, разные мысли вызвал. Разные, но не очень приятные. Во-первых – по возрасту не жених, за пятьдесят. Глазки кругленькие, свиные, губы толстые. Справа на щеке родинка как бы женская, крупная. А жене, Катерине, лет двадцать всего. Она в вышиванке сидит, бледненькая, худенькая, как полная его противоположность. И сидит на диване так, словно слово сказать боится! А он от имени сидящей тут же молодой жены, как сама она, Александра Васильевна, от имени дочери, разговаривает. Но ей, бабе Шуре, от имени своей дочки говорить можно, по праву родителя. А он чего ей слова не давал?!

– У вас, может, семейные архивы есть? Письма, фотографии старые? – спросил он неожиданно.

– Есть фотографии, – кивнула баба Шура.

Поднялась. Запарила в чашке свежим кипятком кофе.

Перед гостем поставила.

Прошла через Иринину комнату в свою, достала из шкафа старый фотоальбом. Принесла.

Илько Петрович взял его в руки. Взгляд недовольный бросил на слабый свет потолочной лампочки. Раскрыл фотоальбом. И оживился. Потому, что семейная фотоистория у бабы Шуры была богатой, спасибо мужу и деду. Тут тебе и сам дед – крупный усатый красавец. Хозяин земли, который ленивым батракам спуску не давал. И жена его, женщина еще крупнее телом. Взгляд властный, а на шее кораллы, которые, казалось, даже сквозь прошедший век, сквозь чернобелость старой фотографии своим родным рыже-коричневым цветом светятся.

На лице у гостя трогательная улыбка заиграла. И лицо от нее похорошело, покладистость в нем проявилась, мягкость.

«Нет, все будет хорошо, – подумала баба Шура, поглядывая на изменившееся лицо гостя. – Образованные – они странные, но не плохие».

Медленно пролистав весь альбом и выпив кофе без сахара, что бабу Шуру опять же удивило, Илько Петрович посмотрел на хозяйку задумчиво.

– А в Голодомор ваша семья пострадала? – спросил.

– Конечно, – всплеснула она руками. – У мужа моего два брата и сестра померли, а мать, мать-то…

Не договорила баба Шура. Испугалась, что если скажет сейчас, что мать мужа с ума сошла, может, и не захочет гость Ирининого молока. Вон ведь как о болезни мужа выспрашивал!

– А что мать? Что с ней?

– Тоже потом умерла. От горя. Он один, бедный, рос, у дядьки.

Гость сочувствующе закивал.

– Я сегодня анализ из лаборатории забрал. Молоко у вашей дочери хорошее, здоровое. И как семья вы нам подходите. Жаль, конечно, что она – мать-одиночка…

В голове у Александры Васильевны потемнело. Вот и этот про мать-одиночку заговорил! Ой, бедная Иринка, бедная! Надо ей штамп в паспорт ставить! И чего Егор тянет с этим?

– Вы, Илько Петрович, извините, – прорвало тут бабу Шуру. – У нас вся страна – мать-одиночка. Потому что мужиков нет! Все только переспать с ней хотят, а как жениться – так деру!

– Страна – мать-одиночка?! – задумчиво и совсем не обиженно произнес гость. – О, как мудро вы сказали!

И уважение, появившееся в голосе гостя, вернуло пожилую хозяйку в хорошее расположение духа.

– Украина – мать-одиночка, – повторил он, сам прислушиваясь к словам. – Все с ней переспать хотят, а жениться – нет! Мудро, Александра Васильевна! Я это в своей лекции употреблю, и скажу, что это вы, простая украинская сельская женщина, сказали! Покажу, какой у нас народ мудрый!

Баба Шура засмущалась. Рот закрыла. На себя рассердилась, что волю чувствам дала.

– Время идет, а мы о главном забыли, – спохватился вдруг гость, на часы посмотрев. – Так сколько вы хотите за литр?

– Я ж вчера сказала, пятьдесят гривен.

– Вы понимаете, Александра Васильевна, у меня ведь зарплата хоть и профессорская, но не большая. Я, конечно, еще репетиторством подрабатываю… Но нам было бы легче, если б вы чуть-чуть уступили.

– А сколько уступить?

– Ну хотя бы по тридцать.

Умножила баба Шура в уме тридцать гривен на тридцать дней. Вышло у нее, как и положено, девятьсот гривен в месяц. Прибавила она к ним в уме свою пенсию – уже за тысячу двести перевалило.

– Хорошо, – сказала. – Давайте, я вас с дочерью познакомлю!

– В другой раз, – выдохнул Илько Петрович. – Мы ведь с вами и так все решили. Чего ее беспокоить! Я за молоком сам заезжать буду… А теперь мне пора. Катерина, наверно, заждалась. У нее после родов слабость постоянная. Хоть она и из старого рода, а со здоровьем не ладится! Да. Я вам тут пару журналов со своими статьями привез. Они там, в портфеле.