Андерс Рослунд - Три секунды

Особенно внимательно Хоффманн высматривал два лица.

Одно — широкое, почти квадратное, бледное, с меленькими, близко посаженными глазами. Другое — худое, вытянутое, со сломанным и неправильно сросшимся носом, со швами на подбородке и щеках, наложенными явно не рукой врача.

Стефан Люгас и Кароль Томаш Пендерецкий.

Двое из четырех людей «Войтека», отбывающие долгие сроки в Аспсосском исправительном учреждении, подручные, которые должны помочь ему выбить действующих дилеров и взять торговлю наркотиками в свои руки. Эти же люди вынесут ему смертный приговор в ту минуту, когда они разоблачат его — Паулу.

На первые вопросы пришлось отвечать уже во время ужина. Двое старших заключенных — золото сверкает вокруг могучих шей — уселись справа и слева от него, оба с горячими тарелками и острыми локтями. Стефан и Кароль Томаш поднялись было, но Пит махнул им — пусть подождут, он позволит интересующимся задать те же вопросы, которые сам задавал в автобусе несколько часов назад, ведь вопрос стоял о том же — об уважении, построенном на общем презрении к тем, кто сел за изнасилование.

— Мы хотим глянуть на твои бумажки.

— Да что ты.

— У тебя проблемы с документами?

Стефан и Кароль Томаш успели проделать большую работу. Несколько дней назад им передали, что скоро Пит Хоффманн будет в Аспсосе, сообщили, за что его судили, с кем вместе он работает и какой статус имеет в конторе, которая на самом деле является подразделением восточноевропейской мафиозной организации. Через адвоката Стефана они добыли копии дела 721018–0010 из Государственного полицейского реестра судимостей, из базы данных по лицам, находящимся в оперативной разработке, из тюремного досье, а также копию последнего приговора.

— У меня проблемы только с теми, кто садится слишком близко.

— Кому говорю — документы!

Он позовет их в свою камеру, покажет документы и не станет отвечать больше ни на какие вопросы — новенький, заключенный из камеры номер четыре, осужден не за изнасилование и не за жестокое обращение с женщинами; он ровно тот, за кого себя выдает; может быть, ему даже пару раз улыбнутся, осторожно похлопают по плечу; заключенному, который стрелял в полицейских, осужден за покушение на убийство и вооруженное нападение на полицейского, никогда больше не придется подтверждать свой статус.

— Вы их получите. Если на время заткнетесь. И дадите мне спокойно поесть.

Потом они играли в семикарточный стад на спички, каждая из которых стоила тысячу крон, и он сидел на месте, отнятом у кого-то еще, больше не осмеливавшегося на это место претендовать, и хвастал, как в Сёдермальме целился из пистолета в лоб легавому, а тот просил пощады, и курил самокрутки в первый раз за много лет, и говорил, как в первую же побывку затрахает свою бабу до полусмерти, и сидящие вокруг хохотали, и он откинулся назад и осмотрелся — помещение и коридор были полны людей, которые так давно хотели вырваться отсюда, что уже не знали, куда же они хотят.

Он медленно ехал через редеющую стокгольмскую тьму Очередная ночь, состоящая из долгих часов беспокойства, когда тревога не дает оставаться на месте. Он продержался больше двух недель, но около половины четвертого снова оказался на мосту Лидингёбрун, стоял и смотрел на небо и воду, — «я не хочу больше видеть вас здесь». Съездил в лечебницу, которую ему запретили посещать, к окну, возле которого она больше не сидела, — «то, чего вы боялись, уже произошло»; потом вдруг обернулся и посмотрел на дома и людей, на столицу — такую большую и такую маленькую. В этом городе он родился и вырос, здесь он работал всю свою жизнь.

Эверт Гренс вылез из машины.

Раньше он никогда не бывал в этом месте. Он даже не знал, что едет именно сюда.

Гренс столько раз собирался, планировал и даже трогал машину с места — но так никогда и не добирался сюда. И вот он стоит у южного въезда, который назывался «Ворота № 1», и чувствует, как подкашиваются ватные ноги, как что-то жмет в области диафрагмы. А может, это сердце.

Гренс двинулся было вперед, но через пару шагов остановился.

Он не мог идти — ноги не держали, а давящее ощущение внутри сменилось ритмичными тяжкими ударами.

Рассвет был чудесный, солнечный свет красиво разливался по могилам, траве и деревьям, но Гренс передумал. Не сегодня. Сейчас он повернет к машине и вернется в город, и пусть Северное кладбище исчезнет в зеркале заднего вида.