Андерс Рослунд - Три секунды

Прошло десять дней.

Двадцать четыре часа в сутки он лежал на койке за железной дверью с «глазком». Пять квадратных метров — и ни посетителей, ни газет, ни телевизора, ни радио. Время, которое должно сломать человека и сподвигнуть к сотрудничеству.

Ведь он привык, что рядом всегда кто-то есть. Он забыл, до чего страшна тоска одинокого.

Как же он скучает по Софье!

Знать бы, что она делает прямо сейчас, что на ней надето, как от нее пахнет, длинны ли и спокойны ее шаги или — короткие, сердитые?

Софья, которой, возможно, больше нет — для него.

Он открыл Софье правду, и Софья сделала с ней, что хотела. Он боялся, что через пару месяцев скучать ему будет не по ком. И он станет ничем.

Он уже четыре часа пялился на белые стены комнаты ожидания, когда двое дежурных открыли дверь и сообщили о камере в «G2, слева», которой предстояло стать ему домом в первые недели из нескольких лет его тюремного срока. Надзиратели, один впереди, другой позади, повели Пита по широкому подземному коридору под тюремным двором, сотня метров по бетонному полу, между бетонных стен, потом запертая промежуточная дверь с камерой наблюдения, потом новый коридор и крутые ступеньки, ведущие в корпус «G».

Позади остались дни, проведенные в следственной тюрьме Крунуберг, и ускоренный процесс, на котором Пит вел себя именно так, как обещал Генрику и второму заместителю директора.

Он признал, что три килограмма амфетамина, обнаруженные в багажнике арендованного автомобиля, принадлежат ему.

Он подтвердил слова прокурора, что действовал в одиночку.

Он заявил, что согласен с приговором, и подписался, так что ему не пришлось долго ждать, пока приговор вступит в силу.

Через день он уже шагал по подземным коридорам Аспсосского исправительного учреждения, в свою камеру.

— Я хотел бы шесть книг.

Охранник, шагавший впереди, остановился.

— Чего?

— Я хотел бы…

— Я все слышал. Я просто надеялся, что ослышался. Ты здесь всего два часа, ты еще даже не добрался до своего отделения — и уже о книгах.

— Вы знаете, что это — мое право.

— Возьмем попозже.

— Они мне нужны. Книги — это очень важно для меня. Я не выживу здесь без книг.

— Попозже.

Ты не понимаешь.

Я здесь не для того, чтобы отсиживать какой-то сраный срок.

Я здесь для того, чтобы через несколько дней выдавить всех наркоторговцев из здешних дырявых секторов и взять дело в свои руки.

Потом я продолжу работать, разбираться, изучать, пока не удостоверюсь в том, что знаю все, что мне нужно. С этими знаниями я разнесу на куски всю польскую организацию во имя шведской полиции.

Вряд ли ты это понял.

Сектор был совершенно пуст, когда Пит, зажатый между двумя молодыми, сильно нервничающими надзирателями, прибыл на место.

Миновало уже десять лет, и тюрьма теперь совсем другая, но он словно попал в то же самое отделение. Такой же коридор с восемью камерами по каждой стороне, с кухней, телеуголком, колодами карт и зачитанными до дыр газетами; далеко в тесной кладовке виднелись пинг-понг с поломанной ракеткой посреди рваной сетки и бильярдный стол с грязным зеленым сукном и надежно закрепленными шарами. Даже пахло так же — потом и пылью, отчаянием и адреналином, и еще словно бы забродившей яблочной мезгой.

— Фамилия?

— Хоффманн.

И инспектор был такой же пухлый коротышка; сидя в своей стеклянной будке, он кивнул обоим надзирателям, показывая, что с этого момента принимает ответственность на себя.

— Мы раньше не виделись?

— Вряд ли.

Маленькие глазки смотрели, словно прицеливаясь. Трудно было представить себе, что там, позади них, живет человек.

— Из твоего досье я понял, что ты… как там… Хоффманн, да… ты из тех, кто отлично знаком с порядками в местах вроде этого.

Хоффманн молча кивнул. Он здесь не для того, чтобы объясняться с каким-то недомерком-вертухаем.

— Да. Я знаю порядки.

В отделении будет пусто еще три часа, потом они вернутся — с работы в мастерской или от книжек, из учебной комнаты. Он успеет совершить ознакомительное путешествие с инспектором, узнать, как и куда ему мочиться, почему в камере надо быть в половину, а не в тридцать пять минут восьмого и что теперь у него будет достаточно времени, чтобы посидеть в ней и осознать, что с этой минуты камера — его дом.

Хоффманн устроился в телеуголке за пару минут до прихода остальных. Он уже посмотрел фотографии и изучил истории всех пятнадцати заключенных, с которыми ему предстояло сидеть. Со своего места он видел каждого входящего, но в первую очередь было видно его самого. Старожилы должны понять: новичок из камеры номер четыре не напуган, не скрывается, не ждет возможности выскользнуть и предъявить свои бумаги, чтобы его одобрили. Этот новичок уже расселся в чьем-то любимом кресле, уже цапнул чью-то помеченную колоду и начал раскладывать пасьянс на чьем-то столе, не удосужившись даже спросить разрешения.