Гарольд Роббинс - Одинокая леди

— В каком она была тогда состоянии?

— Основательно забалдевшей. Настолько, что ничего не понимала.

Вопила всем полицейским, чтобы пришли и утрахали ее, а сама, не прекращая, продолжала трудиться над собой с помощью большого вибратора.

— Что с ней сделали на этот раз?

— Один ловкий защитник добился, что их выпустили на том основании, что ордер на обыск и арест были не правильно оформлены, — Риордан постучал себя костяшками пальцев по голове. — Я влип в эту работенку лет шесть тому назад и убедился, что она никому не нужна и не стоит и кучки дерьма. Никто не ценит. Единственное, что все хотят узнать, так это — имею ли я с этих девок навар.

— Я как раз тоже хотел спросить — сколько вы имеете?

Риордан рассмеялся.

— Вы, полицейские из маленьких городишек, все одинаковы. Я имею достаточно, чтобы смыть всю грязь и ходить потом чистеньким. И все же, это гнусная работа, не подарок, скажу я вам.

— Все же лучше, чем без работы, — сказал Милстейн, протягивая руку.

— Спасибо, сержант.

— Всегда к вашим услугам. Вы куда теперь — в предварилку?

Милстейн кивнул. Риордан написал несколько слов на листке бумаги.

— Там работает муж моей сестры, он — клерк в суде. Его фамилия Джимми Логран. Скажите ему, что разговаривали со мной. Он поможет вам найти все, что вам захочется.

Поверните направо и там увидите апартаменты «Семнадцать Б», — сказал лифтер.

Милстейн дошел до холла, устланного пушистим зеленым ковром, и нажал на кнопку. За дверью раздался мягкий перезвон особого сигнала.

Дверь открыла высокая худенькая блондинка.

— Могу я видеть миссис Лафайет? Моя фамилия Милстейн.

— Она ждет вас, входите.

Он прошел за девушкой в элегантные ослепительно белые апартаменты.

— Хотите выпить что-нибудь?

— Нет, благодарю вас.

— Я скажу миссис Лафайет, что вы пришли. Он видел такие апартаменты только в кино. За окнами тянулась широкая терраса, уставленная кадками с кустами и карликовыми деревьями. Казалось, что здесь, ближе к небу, вырос сад. На крохотном белом детском столике стояли две фотографии в серебряных рамках. На одной — молодой красивый негр, добродушно улыбающийся в объектив. Что-то в нем показалось Милстейну знакомым. Где-то он его видел, хотя и не мог бы сейчас сказать, где. На другой фотографии был изображен мальчик, лет так десяти, стоящий рядом с седовласой женщиной на фоне небольшого белого деревянного дома.

Он так увлекся разглядыванием снимков, что не расслышал шагов у себя за спиной.

— Мистер Милстейн?

Он постарался не выдать своего удивления, когда обернулся и увидел, что она негритянка. Он сразу же почувствовал, что эта высокая женщина излучает силу. И тут он вспомнил имя молодого человека на фото — оно прозвучало у него в ушах, как звонок.

— Миссис Лафайет, — он указал на снимок, — это ваш муж?

— Да. А это мой сын и моя мать.

— У моей дочери есть альбом вашего мужа. Даже мне, человеку старшего поколения, нравится, как он поет. Он не заставляет меня лезть на стенку, как делают некоторые современные певцы.

— Фред поет замечательно, но, думаю, не это причина вашего визита. Я права? Вы сказали, что у вас есть для меня новости о Джейн Рэндолф.

Эта женщина привыкла говорить по делу.

— Вы друг Джейн? — спросила она.

Он кивнул и, увидев выражение ее лица, спросил:

— У вас это вызывает сомнение?

— Мне трудно поверить, что полицейский может стать ее другом.

Особенно полицейский, проделавший путь из Калифорнии и пытающийся выйти на нее, получить материалы о ней.

Он достал из кармана письмо и молча протянул ей. Она прочитала его быстро и тут же спросила:

— Что с ней случилось?

— Это именно то, что я пытаюсь выяснить. Он рассказал ей коротко все, что знал, включая и то, как он узнал имя Лафайет у клерка в суде — тот проверил, кто внес залог за Джейн, когда ее арестовали в первый раз.

В ее голосе появилась странная нежность, когда она спросила:

— Так что же случилось с ней сейчас?

— Не знаю. Доктор сказал мне, что она предстанет перед комиссией по реабилитации через две недели.

— Вот же черт! Бедная Джери-Ли...

— Джери-Ли?

— Да, это ее настоящее имя. Разве вы не знаете?

— Единственная Джери-Ли, о которой она упоминала, по ее словам, была ее сестрой.

— У нее никогда не было сестры. Ее имя Джери-Ли Рэндол. Это я предложила ей взять имя Джейн Рэндолф, когда она начала танцевать в клубах. Она не хотела, чтобы ее знакомые в писательском мире и в мире кино и театра знали, чем она занимается. Она боялась, что если до них дойдет, что она танцует топлесс, ее никогда уже не смогут принять всерьез как писателя. Или актрису.