Дэвид Хьюсон - Убийство-2

— Что — ну?

— Когда ко мне с этим приходят из штаба, что мне говорить? Просить подождать, пока мы не сверим все наши ежедневники, отменим совещания, заседания, деловые обеды, вечера в опере? Или свидания с любовницами, если говорить о Монберге? Должен ли я сказать тем храбрым мужчинам и женщинам, сражающимся в безнадежной войне посреди далекой и жестокой страны, мол, подождите недельку-другую, и тогда я, может быть, перезвоню вам насчет «да» или «нет»?

Бука трясло от напряжения. Он молчал.

— Что бы вы сделали на моем месте, Томас? Помните, что с момента, когда секретное решение оказалось зафиксировано на бумаге здесь, проходит не больше суток, прежде чем о нем узнают на улицах Кабула. Это мне доподлинно известно.

— Вы с самого начала знали, кто был тот офицер…

— Нет, не знал. И сейчас не знаю. Вы хоть слышите, что я вам говорю? Я не хочу знать. И спрашивать никогда бы не стал. Все, что я понимал, — это то, что мне необходимо принять решение. Нам не хватало денег, не хватало войск.

— Вы могли бы что-нибудь сделать, чтобы остановить это безумие. Когда убили Анну Драгсхольм…

— Это реальный мир! — Повелительным жестом Грю-Эриксен остановил Бука. — А не идеальная картинка, которую мы хотели бы видеть. Сейчас Дания ведет войну — и проигрывает ее! Талибы же постоянно набирают силу. Они используют каждую нашу слабость. Если бы мы поднесли им на блюдечке такой скандал… что бы они сделали — как по-вашему? Уселись бы с нами за стол переговоров и принялись бы искать решение? И что сказали бы матери и отцы солдат, вернувшихся домой в гробах? Стали бы они благодарить нас? Меня лично?

Он подтянул к себе кресло из-за стола, сел, закрыл лицо руками. На мгновение он превратился в старого и смертельно уставшего человека, но вскоре политик в нем снова одержал верх.

— Когда я только начинал работать в правительстве, я был таким же, как вы. Мечтал делать добро, бороться за справедливость. Но бог мой… — Он выпрямился, положив сжатые кулаки на полированную столешницу. — Все не так просто. Мы живем в опасном, раздробленном мире. Послужите здесь подольше, и увидите сами. Настанет день, и вам обязательно доложат, что где-то совсем рядом случилось нечто ужасное. Настолько ужасное, что вам даже не захочется слышать. — Он развел руками. — И как вы тогда поступите? Попросите отчет, заключение экспертов, будете хвататься за варианты. А вам ответят… — Грю-Эриксен на миг прикрыл глаза. — Вам ответят, что вам лучше не знать. Как вы мне однажды уже говорили…

Бук припомнил, как произносил примерно эти слова. Ему показалось, что с тех пор прошла целая жизнь.

— Если не вы ответственны за эти события, то кто? — спросил он хрипло.

— Все, — ответил Грю-Эриксен неожиданно старческим, ломким голосом. — Или никто. Или вы. — Тень улыбки. — Или я, когда ночь на излете, а я так и не смог сомкнуть глаз. Совесть — чудесная штука. Особенно ваша. — Он положил ладонь Буку на руку. — Вы нужны нам здесь. Чтобы останавливать нас, когда мы заходим слишком далеко…

— Погибли люди!

— Я знаю. Но иногда нужно уметь заглушить в себе этот назойливый праведный голос. Иногда нужно забыть о демократии ради того, чтобы защитить демократию. — Его пальцы крепче сдавили руку Бука. — Я надеялся, что вы сможете понять это лучше других. Если бы здесь был сейчас ваш брат…

— Не трогайте мертвых, — мрачно перебил его Бук. — У меня в голове их достаточно и без ваших напоминаний.

— Не столько, сколько у меня, — едва слышно проговорил Грю-Эриксен. — И все знали меня по имени. — Он обвел взглядом огромный кабинет. — Переходя через мост, ведущий на Слотсхольмен, мы заключаем сделку с дьяволом. Рано или поздно все это понимают. Вам пришлось заплатить слишком высокую цену, чтобы понять. Но вы мне нужны, Томас. Нужен ваш ум, ваша неискушенность. — Он улыбнулся. — И ваша невыносимая наивность тоже.

Премьер-министр поднялся, положил твердую ладонь на плечо Бука.

— Обещайте, что будете и дальше указывать мне на мои ошибки. И тогда мы вместе добьемся…

— Вы, должно быть, не в своем уме, — сказал Бук, стряхивая с себя его руку. — Когда я все расскажу Краббе и Биргитте Аггер, вам конец. К утру здесь от вас не останется и следа.

— А вы так ничего и не поняли, — продолжал улыбаться премьер-министр. — Все-таки ваше детское упрямство мешает вам…

— С меня довольно…

— Вам нечего рассказывать, да и некому. Этот секрет уже давно всем известен. Пойдемте…

В торцевой стене комнаты высились двустворчатые черные двери с орнаментом из звезд. Грю-Эриксен прошествовал к ним торжественно, шагая почти как солдат.