Джон Катценбах - Фатальная ошибка

Психолог фыркнул, неожиданно рассердившись:

— Любви? Господи, да какое отношение ко всему этому имеет любовь? Психологический портрет Майкла О’Коннела исчерпывается одним словом: одержимость.

— Ну да, — отозвался я, — это вроде бы ясно. Но чего именно он добивался, что им двигало? Это нельзя назвать желанием, страстью или стремлением к наживе. И вместе с тем, исходя из того, что мне известно, можно сказать, что все это присутствовало. — Он откинулся на спинку кресла, затем резко подался вперед. — Вы хотите получить конкретный и однозначный ответ, а это невозможно. При ограблении банка или нападении на продавца в ночном магазине цель ясна, как, в общем-то, и при торговле наркотиками. То же самое можно сказать о серийных убийствах или повторных изнасилованиях. Все эти преступления нетрудно охарактеризовать. В данном же случае не так. Любовь, о которой твердил Майкл О’Коннел, была преступлением против личности. И значит, преступлением гораздо более серьезным и разрушительным.

Я кивнул и хотел было продолжить разговор, но он отмахнулся от меня уже знакомым мне жестом.

— Вам не следует забывать еще одну вещь, — произнес он, поколебавшись. — Майкл О’Коннел был… — он глубоко вздохнул, — непреклонен и безжалостен.

Впервые за всю свою не такую уж долгую жизнь Эшли почувствовала, что ее мир стал не только невероятно маленьким, но и предельно скудным и в нем просто не осталось уголка, где можно было бы свободно вздохнуть и собраться с мыслями.

Продолжались мелкие неприятности, свидетельствовавшие о том, что за ней наблюдают. Телефон превратился в затаившегося врага, молчащего или тяжело дышащего. Компьютеру она больше не доверяла и даже не заглядывала в почту, потому что было неизвестно, кто послал то или иное сообщение.

Она сказала домовладельцу, что потеряла ключи от своей квартиры, и он прислал слесаря, который поставил новый замок, хотя она и сомневалась, что это что-нибудь даст. Слесарь сказал, что смена замка может стать препятствием для многих, но только не для человека, который знает толк в таких вещах. О’Коннел, скорее всего, относился к людям, знающим толк в таких вещах.

Некоторые из ее сотрудников в музее стали жаловаться, что они получают странные анонимные звонки и ошеломляющие письма по электронной почте, в которых говорится, что Эшли строит козни у них за спиной и порочит их перед начальством. Эшли уверяла их, что это выдумки, но чувствовала, что ей не очень-то верят.

Совершенно неожиданно как-то утром сотрудник-гей обвинил ее в том, что она тайный гомофоб. Обвинение было настолько нелепым, что ошарашенная Эшли даже не нашлась что ответить. День или два спустя чернокожая сотрудница отказалась пойти обедать вместе с ней и бросила на Эшли гневный взгляд. Когда Эшли попыталась выяснить, в чем дело, та с пафосом объявила:

— Нам с тобой не о чем говорить. Оставь меня в покое.

После вечерних занятий по творчеству современных европейских импрессионистов преподаватель пригласила Эшли в свой кабинет и предупредила, что ей грозит отчисление, если она не начнет посещать занятия.

Эшли смотрела на преподавательницу как громом пораженная. Та, отвернувшись, рылась в груде бумаг, слайдов и больших художественных альбомов в глянцевых обложках. У Эшли все поплыло перед глазами, она стала искать, на чем бы остановить свой взгляд и прекратить это кружение.

— Это какая-то ошибка, — возразила она. — Я была на всех занятиях. В списках посещаемости, в самой середине, стоит моя роспись.

— Пожалуйста, не лгите мне, — оборвала ее преподавательница.

— Но я не лгу!

— Один из ассистентов собирает списки и относит их в канцелярию, — холодно произнесла преподавательница. — Было прочитано более двадцати лекций с демонстрацией слайдов, и ваше имя встречается только в двух списках, причем один из них сегодняшний.

— Я посещала их все! — умоляла Эшли. — Ничего не понимаю! Давайте я покажу вам свои конспекты.

— Конспекты за вас мог сделать кто-то другой. Или же вы могли попросту у кого-нибудь списать.

— Но я сидела на лекциях, честное слово! Это какая-то ошибка.

— Ну да, ошибка, как же! Виноват колледж, — саркастически парировала преподавательница.

— Профессор, я подозреваю, что кто-то нарочно вычеркнул мое имя из списков посещаемости.

Преподавательница заколебалась, затем покачала головой: