Джек Лэнс - Страх огня

Тот закричал, крик его был оглушительным и страшным.

Майк повалился на землю. Во всем его теле пульсировала дикая боль. Из горла вырвался жуткий вой. Он приподнял голову и посмотрел на свои руки. Запястья кровоточили, а на кончиках пальцев виднелось мясо, словно в них втыкали раскаленные иглы. Он поднес к глазам дрожащие пальцы. Ногти были сорваны, из открытых ран сочилась кровь. Животный рык сорвался с его губ. Клейкая лента куда-то подевалась, и уже ничто не сдерживало рвущиеся наружу эмоции.

Майк отполз от огромного мужчины, лежащего на краю могилы, из живота которого торчала наполовину вошедшая в него кирка. Глаза и рот Дуга по-прежнему оставались открытыми. Его щербатый зуб, как и остальные, стал красным, лицо и губы тоже обагрились. В волосах у него запеклась кровь.

Пошатываясь, Майк поднялся на ноги. Он почувствовал запах горелого мяса и услышал треск пламени.

Внутри разверстой могилы, уткнувшись лицом в землю, лежал его навеки умолкнувший брат. Огонь пожирал его руку, ногу и лысую голову. Из-под его тела выглядывал кончик горящего факела.

В могиле танцевали языки оранжево-желтого пламени, отбрасывая жуткие блики на возвышавшийся над ней надгробный камень.

С момента трагедии на кладбище Сент-Джеймс минуло несколько недель. Каждый день Джейсон перебирал в памяти хорошие воспоминания, связывающие его с Кайлой. Перед внутренним взором проплывали незабываемые события, сценки, жесты. Тот день, когда они встретились в «Герцогине». Их последующие свидания и первый поцелуй. Как они стали жить вместе и украшать дом. Их поездки в Юту, Аризону и Неваду. Их рабочий день.

В день, когда они стояли перед алтарем и преподобный Джереми Хофмайстер спросил его, согласен ли Джейсон взять Кайлу в жены, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете; эта замечательная женщина согласилась стать его женой.

Поначалу все разговоры Джейсона сводились к одной лишь Кайле. Навестить его пришел Брайан Андерсон, продемонстрировавший неожиданные родительские таланты.

Наступил и закончился отпуск Джейсона, и он вернулся к работе — Бабз больше не доставала его нытьем, а Карла не беспокоила своими проблемами. Даже Тони теперь был чуточку разговорчивее обычного.

Постепенно Джейсон стал замечать, что всеобщий интерес к нему угасает. Существование возвращалось в нормальное русло. Люди были заняты собственной жизнью.

Разумеется, он не мог винить их за это; все было так, как и должно быть, да и ему самому следовало двигаться дальше. Что он и сделает непременно. Разве что теперь жизнь его изменилась самым драматическим образом.

Она больше никогда не будет прежней.

Но одна из перемен удивляла его сильнее всего.

Вернувшись наконец домой после кошмарных событий той ночи на кладбище Сент-Джеймс, он не рухнул в постель. Хотя едва стоял на ногах от боли и усталости, Джейсон сначала принял душ, что с забинтованными руками было несколько неудобно.

А потом он отправился на поиски свечей.

Джейсон знал: они лежат где-то на чердаке. Кайла не желала расставаться со своей коллекцией, потому что терпеть не могла выбрасывать деньги на ветер, к чему, безусловно, и сводилось расставание с хорошими, дорогими свечами. Это были самые красивые свечи, которые она покупала для создания праздничного настроения во время отпуска, однако они хранились на чердаке, завернутые в чистую тряпицу.

Свечи лежали здесь по меньшей мере уже три года.

В ту ночь Джейсон принес их.

И зажег одну.

Глядя на огонь, он оставался совершенно спокоен, ни в сердце, ни в голове его не было и следа паники или страха. Он продолжал упорно смотреть на язычок пламени, и это его нисколько не беспокоило.

Даже пирофобия, казалось, потеряла для Джейсона всякое значение. Отныне она принадлежала прошлому. А он все сидел за столом, глядя на огонь.

Потом закрыл глаза и начал молиться.

Шестое сентября. Еще одно воскресенье. Он встал с постели в семь утра, принял душ, приготовил себе завтрак и отправился на короткую прогулку. В восемь тридцать уже сидел в своем «Ла Кроссе», отремонтированном и ставшем как новенький. Джейсон отправился по своему обычному маршруту. В рабочие дни поездка отнимала у него целый час, но в тихое воскресное утро она продолжалась не больше сорока пяти минут. Так что часы показывали всего двадцать минут девятого, когда он припарковался у дверей Института Турбера.