Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

Сквозь тюлевые занавески струится свет июльского дня — мягкий и приятный. Из магнитофона доносится приятная разнеживающая музыка. Не уверен, что это венский вальс, но положительно не механический стук копыт по черепу, который называется «техно». Хозяйка источает легкий аромат дорогих духов, напоминающий о том, что жизнь не так уж плоха, особенно в женской компании.

Мы разговариваем о всяких пустяках, не особенно стараясь поддерживать разговор, и паузы становятся все длиннее, поскольку наступает очередь языка взглядов и многозначительного молчания.

— Уже пять, а жара все никак не спадет, — замечает Марта, вставая и делая два шага к окну.

Жара меня не особенно занимает. Мое внимание сосредоточено на этих выразительных бедрах, столь рельефно проступающих сквозь тонкую ткань короткой юбки.

— Может, — бормочу, — если открыть окно, станет прохладнее?

— Станет еще жарче. Это Вена, зимой — вьюги, летом — жара.

— Тогда могли бы кое-что сбросить с себя, — предлагаю. — Мы ведь свои люди.

— Я так легко одета, что не вижу, что тут можно снять.

— Что так легко надето, то так же легко может быть снято, — возражаю.

Марта поднимает оголенные руки, в гармоничных формах которых нет и намека на дряблость, и погружает пальцы в волны своих пышных каштановых волос. При этом ее большие груди едва не вываливаются из глубокого декольте.

Она стоит так, продолжая смотреть в окно, а я тем временем приближаюсь к ней сзади, фиксируя взглядом застежку тонкой молнии на ее блузке.

— Может, если расстегнуть молнию, вам станет прохладнее… Помочь?

— Помогите. Сколько можно ждать!

Этот летний предвечерний час с нежной мелодией из магнитофона, легким ароматом дорогих духов и полураздетой женщиной в моих объятиях… Ничего особенного. Когда-то это называлось «заниматься любовью», а теперь молодежь называет это — «трахаться». Для меня же это всего лишь прекрасное напоминание о прошлом, возможно, последний теплый момент в моей в общем-то «прохладной» жизни.

Торт от «Захера» и последовавшие за ним жадные объятия — этот случай мог бы остаться мелким инцидентом в череде серых будней, но он незаметно перерастает в постоянную связь. Каждый из нас, конечно, занят своими обычными заботами, но свободное время мы по неписаной традиции проводим вместе, на верхнем этаже.

Разговариваем о разных вещах. Она мне рассказывает случаи из своей жизни, например, как ее отец был назначен каким-то техническим сотрудником при посольстве в Бонне, а она, усомнившись, что за границей их продержат достаточно долго, чтобы успеть обзавестись дипломом о высшем образовании, решила пойти на компьютерные курсы. В это время Табаков был уже на пике своей карьеры, и Марта набралась смелости представиться ему, спросив, нет ли у него возможности взять ее на работу — хотя бы в качестве секретарши.

— Он оглядел меня так бесцеремонно, — говорит Марта, — что я приготовилась к тому, что он предложит мне задрать юбку, чтоб посмотреть на мой зад, а он сказал: «Взять тебя в качестве секретарши не могу. Эта должность для некрасивых женщин. Но я могу взять тебя в другом качестве. Прямо сейчас обещать не буду, но есть вероятность, что попозже я возьму тебя, скажем, в качестве жены — если будешь слушаться и вести себя прилично».

— И после этого он велел тебе задрать юбку?

— Нет, он этого так и не предложил, хотя я была готова к подобному испытанию. «Если будешь слушаться». Для Табакова первое и самое важное качество в человеке — послушание. Ему, естественно.

— И вы расстались потому, что ты оказалась непослушной?

— Вовсе не потому. Просто после того, как он мной пресытился — а пресыщение у него наступает очень быстро — он практически забыл обо мне. Заставлял сидеть дома, чтобы я, по его словам, ненароком не выкинула какой-нибудь глупости, и в то же время почти позабыл о моем существовании. Он совсем не испытывает потребности к женщине. Что ему с ней делать? Ему нужна секретарша и служанка. А у него есть и та, и другая. Поэтому однажды, когда меня разобрала злость, я набралась смелости и сказала ему: «Траян, если я тебе надоела, скажи мне об этом прямо». А он ответил: «Именно это я и хотел сказать, но хорошо, что ты сама обо всем догадалась». Вот так.

— Не заметно, чтобы ты была огорчена этим.

— Я огорчена, Эмиль, но не этим. Уходит мое время… Я чувствую, как оно утекает, словно боль…

— Не говори так, — укоряю ее. — Ты в самом расцвете сил.

— Да, верно, в расцвете. И уже перехожу рубеж. Нахожусь между расцветом и увяданием. Отцветаю.