Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

— Ты все еще ищешь его?

— Такое у меня задание.

Один из типов вроде бы хочет сесть в машину. Открываю ему дверцу. Но он не садится. Только заглядывает в салон, как будто чего-то ищет.

— Где тебя можно будет найти при необходимости?

— «Место встречи изменить нельзя» — смотрели такой фильм?

— А ты у нас большой хохмач.

И исчезают.

Теперь, похоже, жди головной боли от этой милой парочки.

Час ночи. Решетка гаража медленно поднимается, но останавливается на середине. Внутри полумрак. Оттуда показывается Макс или Мориц и машет мне рукой: «Заходи».

Табаков отрывает взгляд от бумаг на столе и еле заметно кивает мне. Я знаю, что он едва ли предложит сесть, поэтому сажусь, не дожидаясь приглашения.

— Могу я быть уверен, что на этот раз ты не привел за собой хвост?

— Не сомневайся.

Незачем рассказывать ему, какие меры предосторожности я предпринял на сей счет, но я уверен: хвоста за мной не было.

— Ты не сказал, в какой гостинице остановился.

— А зачем? Я оттуда съехал.

— И где ты сейчас?

— Под открытым небом. Правда, в моем распоряжении личный БМВ.

— И ночевать собираешься в машине?

— Лучше в машине, чем на тротуаре.

— Какой еще тротуар! Здесь дюжина комнат, а он собирается спать на тротуаре, чтобы потом всем рассказывать, какой я скупердяй.

Он постукивает толстыми пальцами по столу, словно пробует клавиши пианино.

— Мне ничего не стоит поселить тебя здесь, но тебе это не понравится. Будешь чувствовать себя как в тюрьме. Поэтому рассмотрим другие варианты. Например, Марта. Да, этот вариант будет лучшим.

Не спрашиваю, кто такая Марта и почему ее вариант лучший, потому что в этот момент из-под стола показывается пес и смотрит на меня с некоторым любопытством.

— Черчилль, иди сюда, толстячок! — приветствую его.

Покачивая боками, он приближается ко мне, словно желая посмотреть, что из этого выйдет. Поглаживаю его по спине, чтобы в свою очередь посмотреть, что из этого выйдет. Не исключено, что выйдет нечто неприятное, но раз уж протягиваешь к собаке руку, то лучше это делать без страха. Поначалу Черчилль апатичен, но это только поначалу, потому что я нащупываю его слабое место: он тает от удовольствия, если почесать у него за ухом.

— Одно-единственное существо на этом свете любит меня, и ты уже покушаешься отобрать его у меня, — бормочет Табаков и возвращается к своим бумагам.

Украдкой наблюдаю за ним, продолжая поглаживать собаку. Говорят, что с течением времени собака начинает походить на своего хозяина. В случае с ТТ и его бульдогом все произошло наоборот. Бульдожью физиономию афериста смягчили в какой-то мере глубокие тени под глазами, в ней появилась какая-то грусть. И все же это бульдог с характерной мощной челюстью. Он говорит с мягким рычанием в голосе, едва открывая рот, а его редкая улыбка напоминает оскал, озаряемый зловещим блеском золотых коронок.

Он невысок, но широкоплеч и массивен, не будучи при этом толстым, к чему, по-видимому, прилагает немало стараний. Ту же цель преследовал его портной, когда кроил неброский серый костюм, в котором ТТ выглядит почти стройным. Упоминаю об этих деталях только для того, чтобы подчеркнуть, что его внешний вид внушает доверие. Изысканно одетый, импозантный и уверенный в себе мужчина, которому можно доверить если не жизнь, то деньги. Мягкий хрипловатый голос и неторопливые движения также согласуются с образом этакого большого добряка. Прямо как тигр, умеющий прикинуться большим котом.

Что касается лица, то в нем ничего примечательного. Говорят, глаза — окна души. Эта максима, без сомнения, известна Табакову, поскольку он почти постоянно держит занавески на своих «окнах» задернутыми. В общем, то же лицо, какое я видел много лет назад, — упитанное, невозмутимое и почти без печати возраста. В этом преимущество мужчин, которые знают, когда и сколько требуется прибавить в весе. Морщины у таких почти незаметны.

— Изучаешь меня, пытаясь определить, сильно ли я постарел? — замечает вдруг ТТ, отрываясь от бумаг.

— В том-то и дело, что нисколько не постарел.

— Преимущество уравновешенных людей, — хозяин кабинета опускает свою тяжелую челюсть, изображая на лице некое подобие улыбки.

— Преимущество людей, убежденных в своей правоте, — льщу ему. — Теперь понимаю, на кого ты похож.

— А я все время жил с убеждением, что похож исключительно на самого себя, — отвечает он, убирая улыбку.

— Верно. Ты неповторим. Но своим кротким и невинным выражением лица ты напоминаешь Карапуза.