Джон Пирсон: Джеймс Бонд: Официальная биография агента 007

ДляМЕНЯ СТАЛО НЕОЖИДАННОСТЬЮ узнать, на какой самолёт купил мне билет Уркхарт. Он единственный из сотрудников обладает чувством юмора (которое считает неприемлемым для употребления в том сером, похожем на морг, здании на Риджентс-парк, где работает) и, заказывая для меня билет, он, конечно, знал, на какой именно он рейс. Самолёт должен был покинуть аэропорт Кеннеди в 16.00, направляясь к Бермудам. О чём мнене сообщил Уркхарт, так это о том, что он был специальным предложением для новобрачных, направляющихся отдыхать в свой медовый месяц.

Два часа по прилёту из Лондона я провёл в зале ожидания аэропорта Кеннеди, в окна которого бил настоящий Нью-Йоркский дождь со снегом, в эту холодную январскую субботу. А теперь три часа должен был провести в обществе людей, совершающих свой первый брачный полёт. Розы, калифорнийское шампанское — всё это было не для меня.

«Добро пожаловать на борт, дамы и господа! Вас приветствует „Пан Америкэн” — самая опытная авиакомпания в мире, капитан и экипаж которой желают вам приятного полёта в этом поистине незабываемом в вашей жизни путешествии!» Вежливый смех. Чьи-то восторженные аплодисменты. И сидя в своём месте у прохода, я стал волноваться по поводу моего предстоящего путешествия.

Г де заканчивалось чувство юмора старины Уркхарта?

Между мной и иллюминатором сидела молодая пара, всецело поглощённая друг другом. Он был в тёмно-сером, она — в розовом. Никто из них ничего не говорил. Их молчание было тревожащим, будто в неодобрение моей так называемой миссии.

Подали обед — четыре блюда в пластиковой упаковке — триумф космической эры. Уплетая своего цыплёнка по-мэрилендски с хрустящей корочкой, я внезапно испытал острую тоску. Однако ещё в Лондоне Уркхарт сказал, что по прибытию на место назначения обо мне позаботятся. Там это умеют делать довольно хорошо.

Я выпил, потом ещё, и пока большой самолёт гудел в ночном небе, совершая свой путь к тропикам, я попытался восстановить в уме события, предшествовавшие этому полёту.

Всё началось два года назад — после того как я опубликовал мою книгу «Жизнь Яна Флеминга». После неё я получил множество писем — от японцев, занимающихся баллистикой, от французских подростков-бондофилов, от шведов — любителей детективов, а также от дипломированных американцев, пишущих свои диссертации на тему триллеров. Я постарался ответить всем. Но было одно письмо, которое поставило меня в затруднительное положение. Оно было из Вены, от женщины, подписавшейся как Мария Кюнцлер.

Письмо было длинным, немного сентиментальным, и написанным фиолетовыми чернилами. В ней говорилось о довоенной зиме, проведённой с Яном Флемингом на горнолыжном курорте в Кицбюэле. В моей книге я не придал особого значения этому периоду жизни Флеминга, описав его лишь вкратце. Флеминг побывал на этом курорте несколько раз, и впервые это произошло в 1920 году, когда он провёл там время с парой по фамилии Форбес-Деннис (г-жа Форбес-Деннис оказалась, кстати, писательницей Филлис Боттом). Теоретически Флеминг изучал там немецкий язык, хотя на практике большую часть своего времени он наслаждался горами и местными девушками. Из письма следовало, будто бы мисс Кюнцлер была одной из них. Её информация о Флеминге казалась подлинной; в своём письме она упоминала о друзьях из Кицбюэля, у которых я когда-то брал интервью для своей книги. Но больше всего я был озадачен, когда прочёл последний абзац её письма. Звучал он следующим образом: «Теперь вы можете понять то возбуждение, которое чувствовали мы все, когда симпатичный юноша Джеймс Бонд появился в Кицбюэле. Оказалось, что ему довелось побывать в доме Яна в Итоне — и это несмотря на то, что он был намного моложе Яна. Уже в то время Джеймс занимался своего рода шпионской деятельностью, и Ян, который любил разыгрывать людей, использовал это по отношению и к Джеймсу, выуживая у него, таким образом, нужную ему информацию. Джеймс был очень зол на него за это».

Прочтя это, я, конечно же, решил, что мисс Кюнцлер была немного не в себе, по крайней мере, она явно украсила факты домыслами. Я вежливо поблагодарил её за письмо и написал, что её анекдот о Джеймсе Бонде приятно меня позабавил.

Здесь я должен сразу же оговориться, что в процессе написания «Жизни Яна Флеминга» я ничуть не сомневался в том, что Джеймс Бонд — это и есть Ян Флеминг, и Ян создал этот образ из своих мечтаний и воспоминаний своего детства. Я знал Флеминга лично в течение нескольких лет, причём тех самых лет, когда он писал свои первые книги о Бонде. В то время мы вместе работали в «Санди Таймс», и в романах о Бонде я нашёл множество параллелей между героем и его автором. Флеминг даже наделил Бонда своими личными качествами — предпочтениями в одежде, еде, даже в том, как он выглядел. Именно поэтому, когда я представлял себе лицо Джеймса Бонда, то видел Флеминга (а не Шона Коннери).