— Поэтому, наверное, Хопкинс и говорил мне о государственной тайне. Он почти угрожал мне тюрьмой.
— Старина немного передёрнул. У него проблема на проблеме — грыжа замучила, да ещё и анемия у жены. — Уркхарт улыбнулся, показав свои огромные зубные протезы. — Некоторые мужчины рождены, чтобы страдать. А Бонд… все эти фильмы о нём… нет, в жизни он совершенно другой. Ему, кстати, понравилась ваша книга — «Жизнь Яна Флеминга». Он смеялся, читая её, хотя между нами — чувство юмора — не самое сильное его звено. Да что там говорить, все мы чрезвычайно благодарны вам за вашу книгу.
— Но где же Бонд сейчас, и чем он занимается?
Вновь улыбка.
— Всему своё время. Спешить мы не будем. Кстати, как вам этот кьянти? «Бролио», а не «брольо», как в своё время называл его Флеминг. На самом деле Ян не очень разбирался в винах. Раздувал теории о шампанском, а в реальности не мог отличить «Боллинджер» от водопроводной воды.
Мы так и проговорили о Флеминге — до конца ленча. Оказалось, что Уркхарт работал с ним во время войны, и, как и все, кто знал его лично, был очарован противоречивой личностью этого человека. Мне показалось, что он ставил на этом акцент специально, чтобы не говорить о Джеймсе Бонде. «Мы будем на связи, — сказал он в конце. — Но свои поиски Бонда вам всё же следует прекратить. Они действительно могут доставить нам неприятности, если будут обнародованы, да и грыже Хопкинса это не понравится».
Я дал уклончивое обещание остановить поиски и, выходя из ресторана, подумал о том, что если выполню его, то Уркхарт больше меня не побеспокоит. Как показали дальнейшие события, я ошибался. Через несколько недель он позвонил мне снова, пригласив в свой офис.
Это был первый раз, когда я посетил серое здание на Риджентс-парк, которое Флеминг называл «Юниверсал экспорт». Я ожидал чего-то более грандиозного, однако, как и все секретные службы, здание имело некоторые признаки маскировки. Атмосфера в нём была гнетущей — серые коридоры, серые офисы, серые люди. Когда я вошёл к Уркхарту, он предложил мне ментоловую сигарету, и закурил сам.
— Итак, по поводу Джеймса Бонда, — сказал он. — Я поговорил с некоторыми влиятельными людьми, и мы решили сделать вам предложение, которое может заинтересовать вас. — Он сделал паузу, подправив зубной протез дешёвой шариковой ручкой. — Поймите меня правильно: просьба прекратить поиски этого человека возникла не на пустом месте. Вы не первый, кто им интересуется, и с некоторыми журналистами у нас были проблемы. Когда тайное становится явным — это всегда плохо для Секретной службы. Поэтому освещать такие вещи нужно с определённой долей ответственности.
— То есть подвергать цензуре?
— Ну зачем сразу такие грубые слова? История этого сотрудника очень интересна, и все мы гордимся ею. Я бы даже сказал, что это один из самых потрясающих феноменов в нашей работе. Не исследуя его полностью, невозможно понять, насколько он замечателен.
Я не ожидал от Уркхарта такого красноречия, а поэтому попросил его быть более конкретным.
— Ах, простите, — ответил тот. — Я думал, вы меня понимаете. Я предлагаю вам написать полную историю жизни Джеймса Бонда. Если вы согласитесь на это, то получите необходимое сотрудничество со стороны нашего отдела. Вы сможете встретиться с его коллегами. И конечно же, увидитесь с Бондом лично.
*
Позже я узнал, что в планах Уркхарта было нечто большее, чем казалось поначалу. Он был сложным человеком, а годы, проведённые им в шпионской деятельности, сделали его ещё и скрытным. Оказалось, что в настоящий момент Бонд переживал довольно трудный период своей жизни. За последний год он перенёс какое-то сложное заболевание, которое сделало невозможным его активную работу в отделе. Болезнь привела его к моральному и физическому упадку сил, какой порой случается у слишком загруженных работой людей, и они сдают свои позиции уже в среднем возрасте. Прошлым сентябрём Бонд больше месяца провёл в военном госпитале Короля Эдварда VII, под чужим именем (под каким именно — я так и не узнал). Лечился он по поводу острого гепатита, и в настоящее время находился в стадии выздоровления. Как полагается в таких случаях, тяжёлых нагрузок ему следовало избегать. Врачи настаивали на том, что для полного выздоровления Бонд должен был всецело посвятить себя физическому и умственному отдыху — как от работы, так и от лондонской зимы. Сам Бонд, однако, мыслил иначе.
Он говорил, что был уже здоров, и требовал разрешения вернуться на службу. Коллеги, казалось, поддерживали его, но Джеймс Мэлони — невропатолог и старый друг Бонда — советовал ему повременить. А чтобы Бонд не скучал во время своего выздоровления, он посоветовал сотрудникам придумать для него такое занятие, которое бы его не слишком обременяло. «В случае с печенью вас убивает не болезнь, — говорил он, — а кровавая скука».
Читать дальше