Никэд Мат - Желтый дьявол [Том 3]

Вот где родилось сменовеховство, такое же отвратительное и зловредное, как семеновский бандитизм, как калмыковская хамская матерщина, как зазуновский беспардонный спекулянтский ажиотаж…

Всё в этом милом и прекрасном месте.

Много от него натерпелся Дальний Восток; еще по сей день зализывает он свои глубокие кровоточащие раны — Дальний Восток трудящихся.

В одном из фешенебельных ресторанов Нового Города сегодня кутит Маша-цыганка. Она только- что приехала из Читы, откуда ее заранее и предусмотрительно эвакуировал атаман Семенов, спровадив с ней немалое количество наворованного золота. Здесь она дождется атамана, а потом — плевать им на Россию — они уезжают в Японию… отдыхать.

А сейчас Маша кутит.

В ногах у нее валяется и любезничает молодой казачий офицер.

— Довольно!.. Довольно… Мерзавец… — останавливает ударом хлыста Маша не в меру разошедшегося офицера и смеется, смеется звонко и сочно. — Ты уже достаточно получил за свою работу авансом… довольно!..

— Как?

— Так, я хочу сегодня веселиться и петь… Идем сейчас же в общий зал…

— А потом?

Офицер уверенно и дерзко Маше.

— Потом?

— Да?

— Потом… Увидим… Получишь.

— Вот он, наконец-то я его нашел! — Быстро войдя в ресторан, Снегуровский прошел к крайнему столику у сцены. Сел. Впился глазами в казачьего офицера.

Но на эстраде Маша поет под гитару, и офицер, увлеченный ею, ничего не замечает: он яростно аплодирует. На левой его руке блестят часы.

Снегуровский увидел их. Всмотрелся. Так — это часы Александра. Осталось только последнее — имя. Снегуровский встал, правую руку в карман. Сразу подошел к офицеру:

— Ваша фамилия — Коренев?

— Да! Что вам нужно?! — Эсаул Коренев вскакивает, хватаясь за кобур.

— Только это! — чеканит Снегуровский и прямо в лоб вплотную стреляет в Коренева.

Миг — и в пьяном ресторане гробовая тишина и столбняк.

Снегуровский повернулся и быстро проходит среди столиков вон из ресторана: его шаги громом падают на черепа застывших в зале людей.

Его никто не задерживает.

На улице он вскакивает в автомобиль и уносится с кочегаром Спиридонычем в сторону вокзала.

А утром Снегуровский уже мчался на экспрессе в Манчжурию для того, чтобы оттуда прорваться через все кордоны и фронт белых — в Читу.

Он ехал сообщить Военному Совету о точно выясненной им гибели Александра Штерна — единственного, неповторяемого человека, революционера и вождя всего Дальнего Востока.

Генерал Судзуки передвинул толстую японскую папиросу из правого угла губ в левый.

Сухощавые, цепкие пальцы генерала рванули край конверта. Черные миндалины глаз охватили штамп командующего войсками, число, № и быстро заерзали по строчкам.

«… отправляется в ваше распоряжение важный преступник-террорист, известный под кличкой …»

— Ага, так. Чудесно!

Глазки генерала блеснули лучом довольства. Незамеченная выскользнула из губ толстая папироса.

«… за ним числятся следующие акты, направленные против японских войск: 1) покушение на …»

— А-а!

Генерал весь ушел в бумагу, и только изредка из сжатых губ срывается короткое:

— Ага… Угу… Ыгы… Х-ха!

«… допросить и передать на ликвида …»

— Угу. Так.

Генерал кончил и уставился в лицо японского офицера, молча на вытяжку стоявшего перед столом.

— Как доехали?

— Хорошо!

— Арестованный?

— Спокоен.

— Попытки к бегству?

— Невозможны.

— Где вагон?

— На товарной станции.

— Эге. Едем.

Генерал толкнул ногой кресло и метнулся из кабинета.

Поворот по-военному — щелк… Японский офицер — вслед за генералом.

Октябрь.

Тайга и горы давно спят под снегом.

Но здесь, в песчаной столице атамана Семенова, везде и всюду бурый налет. Кашенина из песку и снега, поднятая ветром, носится в воздухе.

Машина генерала Судзуки остановилась у вокзала.

— Где?

— Вон там… дальше.

— Угу.

На восьмом пути.

Зеленый вагон с решетками в окнах. Двое часовых с той и другой стороны вагона… И внутри… караул.

Генерал сидит у стола и злобно смотрит на арестованного.

Тот бледен. Лицо осунулось. Исхудало. На лбу свежий шрам. На щеке — тоже.

— Будете вы отвечать?

— Я сказал: нет!

— Плохо будет…

— Знаю.

— Д-а… Так я вас…

Но генерал не договорил: дверь купе открылась, и запыхавшийся японский полковник протянул генералу синий листок.