Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

Он встал, вернул Вайцзеккеру мел, отряхнул ладони и обезоруживающе улыбнулся.

— И какого она может быть размера? — поинтересовался Глобовиц.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Гейзенберг. — Может, с мяч. Баскетбольный. А может, с двухэтажный дом.

— Так в чем же проблема? — удивился Глобовиц.

— В самой малости. Как получить такое количество урана-235, чтобы запихнуть его в баскетбольный мяч? Или — в двухэтажный дом? Если это будет дом, то стены выдержат цепную реакцию, но никакой бомбардировщик его не поднимет. А если мяч, то оболочка разлетится еще до начала реакции. Как добиться, чтобы инициирующий заряд не дробил урановую начинку, а трамбовал ее в плотную массу? Много задач, господин капитан. Потому-то Пауль Хартек испытывает ультрацентрифугу, Отто Ган исследует расщепление ядра, Карл Клузиус ищет способы разделения изотопов, Вальтер Боте занимается бетатронами, Курт Дибнер пытается завести «урановую машину» и так далее. — Гейзенберг подошел к Глобовицу и положил ему руку на плечо. — И вся эта слаженная работа, господин капитан-цур-зее, направлена к решению одной задачи — сделать оружие, которое надежно защитит нашу Германию от новой версальской катастрофы. Идемте. Вы всё увидите сами.

— Не опасно оставлять на асфальте такие рисунки? — спросил Глобовиц.

— Ну, если только кто-то сфотографирует их из стратосферы, — рассмеялся Гейзенберг. — Но ни таких самолетов, ни таких фотоаппаратов пока не изобрели. — Он повернулся к Шелленбергу: — Или я чего-то не знаю?

Оберфюрер сделал незаметный знак Майеру, и все двинулись дальше. Гейзенберг с оберфюрером немного подотстали. Неожиданно Гейзенберг остановился, удержав за руку своего спутника. Тень мучительной скорби упала на его лицо. Он буквально впился в глаза Шелленберга.

— Вальтер, — совсем тихо сказал он, — послушайте… мы в шаге от создания самого страшного оружия в истории человечества, способного погубить тысячи… нет, сотни тысяч человеческих жизней. И прежде чем сделать этот шаг, я спрашиваю себя: существует ли моральное оправдание моей работе? — Видно было, что он старается справиться с волнением. — Вы умный человек, Вальтер, вы не похожи на ваше окружение и конечно же понимаете: можно верить в Бога, можно не верить, но мир уже не будет прежним… Мы открываем ящик Пандоры. Однажды встав на этот путь, нам с него уже не сойти никогда.

Шелленберг не отвел глаза и выслушал его, не перебивая. Когда тот умолк, он взял его под локоть и так же тихо и доверительно ответил:

— Что ж, вы тоже должны понимать, дорогой Вернер, что это гонка. Как вы думаете, сколько времени американцы будут ковырять в носу, прежде чем решат сбросить урановую бомбу на Берлин, если сделают ее первыми? Верно: они не будут ковырять в носу ни секунды. И то, что происходит в Берлине и Гамбурге во время налетов вражеской авиации только затем, чтобы посеять ужас среди мирного населения, покажется нам детской шалостью, невинным аттракционом.

Если, конечно, мы успеем о чем-то подумать. Я не знаю, терзаются ли моральными сомнениями ваши коллеги в Лос-Аламосе или спят по ночам спокойно, но как разведчик точно знаю одно — они спешат. — Он помолчал секунду и повторил: — Это гонка, дорогой профессор. Это — война.

— Хорошо, — неуверенно кивнул Гейзенберг, — хорошо, я вас услышал… — Это была неправда: он чувствовал себя звеном гигантской машины, несущейся в пропасть. Пастор в Гросс-Берене дал нравственный ответ, Шелленберг — политический. Но между тем и другим он не видел истины, к которой, как к твердой земле посреди трясины, могла приникнуть его мысль. Гейзенберг вздохнул и решил перевести разговор в другую плоскость: — Но осуществить подрыв установки в те сроки, о которых вы говорили, мы не успеем. Это невыполнимо. Их надо отодвинуть, по крайней мере, на пару месяцев.

— На пару месяцев? Чем это вызвано?

— Первое — местность. Предложенный участок в Польше не очень подходит: разноуровневые холмы, перелески. Да и жителей там многовато.

— Вы пытаетесь мне угодить? — добродушно съязвил Шелленберг. Мало кому это было известно, но Гейзенберг знал, что жена Шелленберга Ирэн наполовину полька.

— Ну, что вы… — Гейзенберг не поддержал шутку. — Просто другой вариант в Белоруссии — Полесье, кажется? — представляется нам более подходящим. Болотистая местность, жилья нет на сотни километров. К тому же будет радиоактивное заражение территории. Понимаете, прежде чем испытывать установку, нам надо провести калибровочный тест. Скажем, взорвем около ста тонн тротил-гексогеновой смеси, в которую введем радиоактивные вещества. На всё про всё уйдет лишних два-три месяца. Мы, конечно, рассчитали взрыв математически. Но это теория, а на практике — всё может быть несколько иначе и даже совсем по-другому. Так вот, наш тест позволит воссоздать примерную картину взрыва и распределения радиоактивных остатков. Ну и еще мы откалибруем датчики для регистрации ударной волны.