Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Берите, господа, мяса на всех хватит. — Мюллер равнодушно отошел в сторону. — А где Шелленберг? — спросил он у стоящего возле палатки чьего-то адъютанта. — Я только что его тут видел.

Адъютант пожал плечами. Мюллер налил себе пива из бутылки.

— Аристократ, — проворчал он, поправляя закатанные рукава. — Не любит крови. А вот отбивную с кровью — это пожалуйста.

Шелленберг, и правда, был здесь, он, действительно, не выносил вида крови и терпеть не мог охотничьих утех, однако уехал отсюда он попросту за кампанию с шефом абвера Канарисом, которому якобы срочно потребовалось вернуться в Берлин, а на самом деле наскучило общество эсэсовцев, то и дело сбивающихся на панибратство, как и самому Шелленбергу надоела беспардонная веселость своего окружения.

— Знаете, иногда во сне мне видится, будто я взмываю над своей жизнью на огромную высоту и обозреваю ее от самого начала до будущего конца. — Канарис поднял глаза кверху и провел хлыстом над головой, указывая на небо. — Я вижу ее — как поле, лес или море. И тогда мне начинает казаться, будто каждое событие связано с любым другим непреодолимой взаимозависимостью. И то, что было в начале, определяет то, что было потом на любом отрезке моей жизни, а то, что будет в финале, таинственным образом влияет на то, что было раньше, вплоть до самых первых моих поступков. Как будто жизнь — это такая цельность. Как сфера, в которой нет начала и нет конца; все переливается и все перемешано.

Расслабленно и неспешно, почти что выпустив поводья, они ехали на двух гнедых кобылах к Бад-Фрайенвальде, грязелечебному курорту восточнее леса Барнима, где вермахт держал конную базу. Птичий щебет гулким эхом разносился в древесных высях, подобно тому, как звуки детского хора разлетаются в сводах собора. В лесу отступала жара, было свежо и просторно.

— А по мне, так жизнь — это просто кино. Один цветной фильм без продолжения, — беспечно улыбнулся Шелленберг. — Только титры не в начале, а в конце, включая имя режиссера. Что это вас потянуло на философию, адмирал?

— Философия — мать учения. Нам ли, немцам, этого не знать? Тучи сгущаются, мой дорогой. Когда грянет буря, место под крышей будет стоить чуть меньше жизни.

— О чем вы?

— Недавнее отстранение Муссолини от должности создает для нас непредвиденные проблемы. Фюрер требует немедленных решений. В таких условиях я вынужден думать и говорить одновременно. А это плохо сказывается на логике.

— Так вот что вызвало у вас приступ философской рефлексии. Но нам не о чем волноваться. Новое правительство продолжит войну. Бадольо уверен, что в действиях Виктора Эммануила нет антигерманского подтекста. Муссолини всем надоел.

— При чем здесь Муссолини? Военное руководство Италии давно работает над заключением сепаратного мира, и отставка дуче — всего лишь очередной шаг, приближающий нас всех к развязке. Я многократно сообщал об этом Кейтелю, но он предпочитает не волновать фюрера лишний раз.

— Надо было предупредить СД.

— Вы хотите сказать, что СД об этом не было известно?

— Тревоги в таких случаях не бывает много, — смутился Шелленберг и быстро переключил внимание: — Мне кажется или я ошибаюсь, что ваша лошадь хромает?

— Ничуть, мой дорогой. Это особенность ее шага. Но вот вопрос, — Канарис упрямо вернул разговор в прежнее русло, — почему же СД, со своей стороны, не донесло фюреру того, что нам обоим хорошо известно? Не волнуйтесь, обычное стариковское любопытство, без каких-либо последствий. В бешеном потоке событий можно что-то упустить, не так ли?

Шелленберг услышал мягко обозначенную угрозу в словах «хитрого лиса», о которой с этого момента не стоило забывать. Ему не оставалось ничего иного, как согласиться:

— Конечно, Вильгельм.

— Мы редко взаимодействуем, Вальтер. Нам надо подумать об этом. По всему выходит, что мы с вами информированы несколько лучше других и можем делать более-менее трезвые прогнозы. Та самая рефлексия, о которой вы упомянули, она неизбежна при взгляде на наше будущее. Отстранен Остер. Я тоже уже не в фаворе. Есть повод задуматься о жизни.

— Для этого требуется время. Время и уединение. Ни того, ни другого у нас нет.

Где-то вдалеке послышался слабый гудок поезда. Ленивый топот копыт по заросшей лесной тропе действовал умиротворяюще на измотанные нервы обоих.

— Рано или поздно, мой друг, перед политиком, претендующим на лидерство, возникает дилемма: продолжать убирать крысиный помет или убить крысу?