Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

«Опель» Дундерса стоял возле арки в конце пустынного переулка, когда Хартман вышел из пивной и направился в его сторону. Вслед за ним появился тип в кепке, потоптался на входе, потом сунул руки в карманы и пошел за Хартманом на некотором удалении. Оле открыл капот и заглянул под него в двигатель. Хартман медленно прошел мимо, не посмотрев на него. Как только бретонская кепка поравнялась с ним, Оле захлопнул капот.

— Эй, — крикнул он, — не поможете завести машину?

— После, — отмахнулся тот.

Из бокового кармана Оле вынул короткий нож и с близкого расстояния воткнул его в спину мужчины. Затем оттащил осевшее тело в глубь арки, не спеша, вернулся к машине, сел в нее и включил зажигание.

С балкона пятиэтажного особняка на Кирхгассе открывался чудесный вид на исток Лиммата и антрацитовый простор Цюрихского озера. В сгущающихся сумерках казалось, будто там, за строгой волной моста Квайбрюкке, начинается море. Уже загорелись фонари, загадочно осветлились окна, огни неторопливо ползущих машин заполнили темные улицы, но небо все еще оставалось пепельно-светлым. На его фоне зеленый шпиль церкви аббатства Фраумюнстер смотрелся тревожно и даже драматично. По теплому вечернему воздуху тянулся мягкий, бархатный гул затихающего города.

Служанка вынесла на подносе кофе, воду и хьюмидор с сигарами и выставила все это на столик. В плетеных креслах расположились трое: советник швейцарского Департамента иностранных дел Леон Готье, представитель Торговой палаты США Уильям Льюис и барон Теодор Остензакен. Само здание контролировалось Федеральной военной секретной службой Швейцарии и частенько использовалось как место встречи сотрудников иностранных миссий с различными агентами из третьих стран: контрразведка наблюдала за активностью вокруг таких встреч, не пресекая ее. Предполагалось, что, коль скоро федеральная безопасность гарантирует их надежность, финансовые операции по ним идут через швейцарские банки: это относилось ко всем, включая людей из рейха. Впрочем, этаж, на балконе которого велась непринужденная беседа, последний год был арендован американским торгпредством — со всеми средствами его защиты.

— Ваши страхи относительно жары покажутся смешными, Лео, если вы побываете в Испании, — говорил Остензакен. — Три дня назад я был в Барселоне, так вот там уже тридцать три, а на солнце — так и вовсе под пятьдесят. Сил достает только выбраться из отеля и доползти до моря.

— У нас будет то же самое, — пессимистично отреагировал Готье. — А я не выношу жары. Придется уехать в Альпы.

— Вы, швейцарцы, позабыли боевой дух гельветов, — вставил свое слово Льюис, вытирая платком пот с выбритого затылка. — Когда-то вы противостояли Цезарю, били Габсбургов, а теперь убегаете от жары в горы. Глядите, как бы Гитлер не повторил опыт императора Конрада с расширением Священной Римской империи.

— Вы имеете в виду операцию Танненбаум? — хмыкнул Готье. — Ну, нет. Без Италии эта затея не имеет смысла. А Италии сейчас не до нас. Разгром в Тунисе скоро приведет к столкновению с вашими войсками на материке. А там…

— Гитлер полон оптимизма. Даже невзирая на Сталинград, — осторожно заметил барон.

— А что ему остается? — поднял брови Льюис. — Накануне битвы полагается излучать оптимизм. Поглядим, какое настроение будет у него после Орла.

— Исход не очевиден.

— Не очевиден, — согласился Льюис. — На днях в Овощных рядах я наблюдал ссору молочницы и торговки зеленью. Зеленщица была существенно покрупнее, массивная, этакая Брунгильда с кулачищами молотобойца. Она все кричала, толкала молочницу, плевалась. Собрались зеваки. Я поставил три франка на зеленщицу — и проиграл. Потому что молочница — такая щупленькая, неказистая — вдруг схватила бидон с молоком и со всего маху огрела им Брунгильду по голове. Только искры из глаз посыпались. — Он развел руки в стороны и усмехнулся: — А на схватке немцев с русскими надеюсь выиграть.

— Вот видите, Уильям, как важно выбрать правильную сторону, не доверяя очевидному, — засмеялся Готье. — А вы говорите о боевом духе гельветов. Кстати, от них ведь осталось одно только имя. А также — воспоминание о боевом духе.

— Иногда мне кажется, что Макиавелли родился в Швейцарии.

Готье достал из кармана часы, сравнил их с огромными курантами на башне Святого Петра, известной всему Цюриху как «толстый Петр», и, вздохнув, поднялся: