Виктор Давыдов - Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— Он крещеный был? — склонившись над листком бумаги, спросил батюшка.

— Крещеный? — капитан развел руками. — Не могу сказать, не знаю. Но человек был хороший.

— Ну, в Господа нашего веровал? — осторожно допытывался священник.

— В Господа? Не знаю. Но вера у него была. Крепкая вера в то, что не за горами время, когда народ наш русский лучше жить будет. Когда люди уважать себя будут, беречь друг друга начнут. За то боролся, за то и голову сложил.

Лицо батюшки помрачнело, он выпрямился:

— Стало быть, поклонялся не Господу нашему Иисусу Христу, а идолам нынешним, коих вместо икон на каждом углу понавешали.

Свиридов в первый момент опешил от такой реакции служителя церкви и даже инстинктивно оглянулся по сторонам. Но, убедившись в отсутствии лишних ушей, решил продолжить диалог:

— Так ведь эти, как вы называете их, идолы, они ведь лучшей доли для народа хотят. Незрячему глаза открывают, голодным хлеба дают, неграмотных просвещают.

— А нежелающих подчиняться, думающих по-другому на кол сажают? — возмутился священник. — Смотрю я, и ты, прохожий, ихнего роду-племени. Да и то сказать, имя вам «легион». Лучшей доли народу хотите? А церкви зачем порушили? Кому они мешали? Колокола с храмов сбросили, веру христианскую, аки Христа, распнули. Тьму народа в остроге держите, — он воздел руки кверху. — Большой грех взяли на себя нынешние пилаты.

— Так ведь, отец, через одну молитву лучшей доли народу не добудешь. А что до греха, так и в Писании сказано: «Кто из вас без греха, пусть бросит в блудницу камень. И все жаждущие расправы разошлись», — он старался говорить спокойно, но чувствовал, что тоже начинает заводиться. — А Церковь с еретиками как боролась? Только проповедями? Или вот в гражданскую некоторые священнослужители активно белым помогали, убийц-головорезов крестным знамением освящали. Это как понимать?

— А ты, прохожий, откуда Писание-то знаешь? — в глазах священника появился интерес к собеседнику.

— Мальчонкой с родителями в церковь ходил, Закон Божий учил.

— Так в Писании-то как дальше сказано? — лицо старика снова приняло суровое выражение. — Ступай, грешница, и больше не греши. А вы вроде верх взяли, а греху-то конца-краю не видать. Все глубже и глубже в нем тонете. А где же раскаяние? Вот ты, к примеру, готов покаяться перед Господом за грехи своя?

Свиридов устало пожал плечами:

— Не знаю. Может, и есть мне, в чем каяться, но греха великого за собой не вижу. Всю жизнь старался по совести жить.

— Вот то-то и оно, что гордыня во всех вас сидит, — махнул рукой священник.

Федор Ильич почувствовал, что диспут надо заканчивать:

— Ладно, отец, ты мне прямо скажи: отслужишь молебен или нет? Поверь мне, большая беда на Русь опять надвигается. И он, друг мой, один из первых на ее пути встал, да не уберегся. И я не уберег, прости меня, Господи, — горло его перехватило, он что-то еще хотел сказать, но только махнул рукой и вытер глаза.

Священник внимательно посмотрел в глаза Свиридову:

— Ладно. Вижу, что Бога в душе сохранил, и за то спасибо. Помолюсь за товарища твоего… но не знаю, дойдет ли моя молитва до Бога. И ты помолись, глядишь, и услышит нас Отец наш Небесный. Храни тебя Господь!

Он перекрестил Федора Ильича и ушел к себе.

Устроившись в купе поезда, идущего в Москву, Свиридов прикрыл глаза и мысленно вернулся к спору с батюшкой. Спор этот мог быть бесконечно долог, ибо, по его мнению, ни один из них не мог выйти из него победителем. А причина заключалась в том — и это было его глубоким убеждением и глубокой тайной для окружающих, — что на смену религии христианской пришла религия коммунистическая. Свиридов был убежден, что человек должен иметь веру в какие-то высшие ценности, и поначалу полагал, что именно такие ценности несет в себе идеология партии большевиков. Со временем, однако, и здесь у него возникли кое-какие недоуменные вопросы… Он вспомнил, как некоторое время назад его удивили откровения знаменитого полярника, опубликованные в форме дневника в центральной газете. Герой-полярник писал: «Получил телеграмму от отца, поздравляет с наградой. Дорогой отец, хотя ты меня и вырастил, но жизнь и счастье дал мне только Сталин… Его любовь оправдаю всегда, при любых обстоятельствах. Только он, любимый Иосиф Виссарионович, — главный кузнец счастья всего человечества…» Федор Ильич сразу почувствовал, как в этих строках нарушались христианские заповеди: «чти отца своего» и «не сотвори себе кумира». Капитан госбезопасности Свиридов был достаточно искушенным в политике человеком, при этом искренне верил в гений товарища Сталина. Но чтобы вождь заслонил собою мать с отцом? Честно говоря, ему с трудом верилось в искренность народного героя. «Так что, получается, прав батюшка насчет новых идолов, которых мы собственными руками создаем…»