Николай Левченко - Из Испании с любовью

С тем же выражением, как он вертел до этого фонарик, парень покрутил в руках цветное фото и пальцем ткнул в размытость на холме, которая казалась, если не присматриваться, лошадиным глазом.

– It was recently. The speck wasn’t to be seen two months ago, that is unfinished coast-tower. Do you understand? You need to tell the police, to tell about it.

Поглядывая виновато, он протянул назад открытку и опустил свой крошечный фонарик, пробуя пустить невидимый луч света в люк:

– I mean it should be better. Sorry for my language.

Отметив про себя, что малый, кажется, достаточно смекалист, Статиков убрал открытку в джинсы и достал бумажник.

– Maybe you’ll recollect something? Anything is possible. Just to make sure.

Он вынул заготовленный листок, в котором под своей фамилией также указал название отеля, где остановился. Манипуляцию с бумажником парень расценил иначе, состроил, было, кислую гримасу. Затем, пожав плечами, взял и прочитал записку.

– Well… okay! I’ll take heed to do it. I’m very busy just now, sorry. Los suertes ! 1 1 Удачи! (исп.)

На этом теплом пожелании они расстались.

Вдоль ограждения из параллельных труб на сваях, выкрашенных в тот же цвет, что домик, Статиков направился к своей автомашине, перед которой уже был, затмив ее своим экстравагантным видом, открытый красный «Кадиллак». В том, что он узнал, была хотя бы малая зацепка. Если снимок сделали недавно, то можно было бы надеяться, что и Елена с сыном где-то здесь: вестей о ней не стало раньше, чем пришло это послание. Но если с ней или с ребенком впрямь чего-нибудь стряслось, то, что могло ее заставить так внезапно замолчать, не сообщить своим родителям ни слова и после, как с расчетом, что ее начнут разыскивать, отправить почтой это фото? Мысль была банальной, он задавался этим же вопросом еще дома. Ну, видимо, в душе она надеялась, что мать покажет ему фотографию, – думала, что он все также, даже и на расстоянии, может чувствовать и понимать ее. Но этого уж больше не было. Всё то, что раньше связывало их, зарубцевалось в памяти, на роговице той возникло в одном месте точно помутнение. По поводу открытки Елена, правда, угадала безошибочно. Чем более он всматривался в фото, своим тревожным ракурсом, оно вызывало легкую реминисценцию, желание понять, откуда это чувство, невнятное стремление к тому, чего ты где-то уже видел. И стоило ему приехать и придти сюда, явилось ощущение того, что его сын бывал здесь и не раз. Маша бы, наверное, сказала, что это – апперцепция, вызванная ощущением своей беспомощности и состоянием предчувствия от зова крови. Но это можно было бы сказать о каждом, кто оказался в тех же обстоятельствах. Нет, то ноющее чувство, что кроме этого «предчувствия» очнулось и зашевелилось в нем – как крыса в грязном ворохе белья, было и мучительней и шире. По памяти оно производило отголоски того дурного мнительного состояния, которое его охватывало прежде, еще до клиники и до знакомства с Машей. От самого Мадрида по дороге его не покидало ощущение, что он приехал не один, что на своих плечах привез еще кого-то, и этот кто-то тенью следует за ним, подсматривает даже в туалетах возле писсуаров, дышит и глядит в затылок. Это было тупиковым состоянием – «душевной ересью», как говорил Максим. Невольно индуцируя в своем мозгу все новые ассоциации, он мог зациклиться на них и угодить в ловушку. В розысках ребенка, не зная языка, он должен был придерживаться гласа этой самой интуиции, которая вела себя как красна девица в окне, и здравой логики. В его руках была открытка, которую он должен изучить получше, сравнить со всем увиденным воочию. Еще он знал ориентировочные координаты Кручнева, довольно темного субъекта, и, мягко говоря, близкого знакомого Елены. Согласно добытым окольными путями сведениям тот проживал по русским меркам, так рукой подать: на самом юге Франции, куда от берега Испании по карте можно перепрыгнуть. И надо полагать, не загорал там вместе со своим телохранителем Испанцем. Должна быть веская причина, что побудила их уехать из Испании, из той страны обетованной, в которую они когда-то так стремились. Если положиться на искусство женщин полностью не разрывать все связи, то где-нибудь поблизости, под рыцарской опекой Кручнева должна бы обретаться Ольга, которая, вне всякого сомнения, располагает достоверной информацией о местонахождении своей подруги. Еще он знал, что в Барселоне уж сколько лет живет приятель Кручнева, который до отъезда был знаком с его женой. Если б удалось его найти, то он бы тоже мог чего-то подсказать. Все эти сведения стоило еще раз проанализировать, затем заняться упражнением. (Слово «медитация» было больно звучно-ёмким, но то, чего он делал, помогало). Да, как следует обмозговать, что есть, и уж потом чего-нибудь предпринимать. Сходить в полицию, в которой его, надо думать, с нетерпеньем ждут, он всегда успеет.