Питер Гринвей - Человек, который похитил королеву и распустил парламент

Если у кого-то и создалось впечатление, что чаша информации уже переполнена или что Вайатт уже исчерпал весь свой запас, этот человек ошибался. Корреспонденты еще обменивались мнениями и делали последние исправления в своих записях, готовые ринуться к телефонам, когда Вайатт резко поднялся и, подождав, пока наступит тишина, сказал, как бы продолжая свою мысль:

— С ведома министерства иностранных дел в Вашингтон направляется нота, в которой ясно сказано, что мы считаем себя совершенно свободными от политических решений бывшего правительства в отношении Вьетнама, ибо политика бывшего правительства не является выражением настроений народа. Народ никогда больше не удовлетворится возмутительно неблагоразумными действиями, которые выдавались за честную политику. Я скажу вам и всему миру: никто не заставит нас молчаливо соглашаться на поддержку конфликта, который развязан на основе порочной идеи — лишить будущего небольшую страну, насильно привязанную к операционному столу и разрываемой на части с целью внесения в нее заразы той же самой порочной идеологии.

В мертвой тишине прозвучала только одна реплика:

— Наконец-то!

Столпотворение, которое последовало за этим, надолго осталось в памяти присутствовавших. Древний зал заседаний палаты общин был охвачен невиданным энтузиазмом.

«Дух Дюнкерка!», «Мы наконец независимы! Перестали быть страной-придатком!», «Что бы ни случилось, мы с Вайаттом!» — таковы были заголовки газет наследующий день. Они казались эпитафиями минувшим мертвым годам.

Симпсон вздрагивал под дуновениями холодного осеннего ветра и жадно смотрел вокруг через решетку клетки. Клетка! Даже не тюремная камера! Какие же боги сейчас у власти, что с ним так обращаются? Раздетого, его бросили в клетку, подобно зверю, только за то, что он убил какого-то паршивого полицейского.

Через решетку Симпсон видел высокий забор, в котором был оставлен небольшой проем… Для чего? Для публики? Публичный показ. Люди проходили мимо проема, и Симпсон мог видеть их. Он посмотрел на покрытый соломой пол клетки, потом на серое облачное небо, служившее как бы крышей его тюремной камеры. Симпсон прислушался, и до него донеслись крики зверей… и знакомый гул человеческих голосов. «Нет, они не смели так поступить со мной, — думал он. — Интересно, что говорят люди?»

Три раза в день Симпсону приносили пищу. А он должен был каждый день убирать свою клетку. А постель? Постели не было. Туалет? И его не было.

Мысли Симпсона были прерваны внезапно усилившимся шумом шагов: мимо клетки шли первые посетители — туристы, просто прохожие. Все с любопытством смотрели на клетку и ее обитателя. Симпсон гордо поглядывал на нескончаемый поток проходивших мимо людей…

По указанию Вайатта Симпсон находился под постоянным наблюдением. Кинокамера следила за каждым его движением.

Через несколько минут после окончания пресс-конференции один из сотрудников службы безопасности, выдававший себя за журналиста, докладывал «большой пятерке» в клубе «Букерс» обо всем, что он видел и слышал. У «Кабала» не осталось сомнений в успехе Вайатта.

Глубокое молчание воцарилось в клубе после ухода сотрудника службы безопасности. Уинлос пытался найти какую-нибудь успокаивающую мысль. Минтер старался отвлечься от оценки событий с позиций биржевых колебаний. Комптон-Дуглас рисовал перед собой картину разгрома сил узурпатора в осенних победоносных боях. Ригг, раздражение которого росло с каждым словом тайного агента, выжидал, чтобы первые же комментарии Лэнгли встретить гордым — «именно об этом я и говорил».

Казалось, старому пэру было о чем задуматься, и он не торопился с высказываниями. Впервые за свою долгую жизнь он должен был признаться в просчете, недооценке человека, обстановки и даже настроения широких масс. Для человека в его возрасте трудно сменить аккуратно подогнанную мантию непогрешимости на заплатанную рубашку неудачника. Наконец он поднял голову и пристально посмотрел на Ригга. Настал момент перейти в атаку во имя собственной защиты.

— Ваши мысли очевидны. Что касается вас, Ригг, то нет смысла фыркать, как пуританин, увидевший разодетого кавалера.

Ригг не мог вынести роли тетушки Сэлли:

— Именно так. Кавалер смеется над нами. Мне кажется, мы сами усугубили положение…

Остальные проворчали что-то в знак согласия с ним. Лэнгли понял, что происходит немыслимое. Его неколебимый авторитет стоял под сомнением. Он и его предки привыкли к нападкам на их суждения. Но нападать на его авторитет… Он резко оборвал Минтера: