Донна Леон - Кража в Венеции

– Ясно, – сказал Брунетти. – Прошу вас, продолжайте!

– Я отнес книги на первый этаж, на абонементный стол. Дотторесса Фаббиани как раз вернулась с совещания. Увидев труд Кортеса, она захотела на него взглянуть. Взяла книгу, открыла ее и сразу поняла, что случилось. – Сартор вдруг заговорил медленнее, словно сам с собой: – Не пойму, как он сумел это сделать… В читальном зале обычно есть кто-то еще.

Брунетти проигнорировал этот комментарий.

– Почему дотторесса Фаббиани открыла именно эту книгу? – спросил он.

– Сказала, что читала ее еще студенткой, в университете, и ей очень понравилась иллюстрация с изображением ацтекского города. Она взяла фолиант и открыла его… – Охранник на мгновение задумался и добавил: – Еще дотторесса сказала, что ей было очень приятно увидеть эту книгу через столько лет. – И заметив выражение на лице Брунетти, пояснил: – Те, кто тут работает, – они любят книги, понимаете?

– Так вы говорите, что в читальном зале обычно больше одного посетителя? – мягко поинтересовался комиссар.

Сартор снова кивнул.

– Да, сэр. Обычно там сидит пара научных сотрудников, и еще приходит один мужчина – последние три года он читает теологические труды. Мы прозвали его Тертуллиан: это была первая книга, которую он попросил, и эта кличка к нему прилипла. Он ходит в библиотеку ежедневно; тут его уже считают чуть ли не вторым охранником.

Решив не уточнять, каких именно авторов предпочитает Тертуллиан, Брунетти сказал с улыбкой:

– Я могу эту понять.

– Что именно, сэр?

– Доверие, которое вы испытываете к человеку, годами читающему труды по теологии.

Сартор нервно улыбнулся – реакция на тон, которым это было произнесено.

– Пожалуй, с нашей стороны это было халатностью, – сказал он. И, не дождавшись ответной реплики, добавил: – Ну, я имею в виду охрану. В библиотеку приходит мало людей, и через какое-то время к ним как бы привыкаешь… и теряешь бдительность.

– А это риск, – позволил себе заметить Брунетти.

– И это еще мягко сказано! – раздался женский голос у него за спиной.

Комиссар обернулся, чтобы поздороваться с дотторессой Фаббиани.

Высокая, сухопарая, она неуловимо напоминала изящных, тонконогих птиц, которых называют береговыми – ими некогда изобиловала лагуна, – цапель, аистов, ибисов. Коротко стриженные, плотно прилегающие к черепу седые волосы делали голову директрисы похожей на птичью, и, сцепив руки за спиной, она имела привычку так же, как птица, чуть наклоняться вперед. Картину довершали туфли большого размера на длинных худых ногах.

Дотторесса Фаббиани быстрым шагом приблизилась к говорившим, высвободила из-за спины правую руку и протянула ее Брунетти.

– Я – Патриция Фаббиани, – сказала женщина. – Директор библиотеки.

– Сожалею, что наше знакомство состоялось при таких обстоятельствах, дотторесса! – Брунетти предпочитал начинать разговор с шаблонных вежливых фраз: это давало время на то, чтобы понять, что за человек перед тобой, и выбрать верную тональность.

– Пьеро, ты посвятил комиссарио в детали? – спросила дотторесса у охранника, используя фамильярное tu [20] Ты ( итал .). , как если бы он был ее другом, а не подчиненным.

– Я сказал, что отнес книгу на абонементный стол, но того, что страницы вырваны, не заметил, – ответил Сартор, не обращаясь к директрисе напрямую, и Брунетти так и не смог понять: неформальный тон в общении с начальством – местное правило или все-таки нет? Такое допустимо в обувном магазине, но не в библиотеке.

– А что с остальными книгами, которые он брал? – спросил Брунетти у дотторессы.

Женщина закрыла глаза, и он представил себе, как она их открывает и… видит обрывки вместо нескольких страниц.

– Я попросила, чтобы книги принесли из хранилища, как только увидела ту, первую. Еще три тома… И в одном из них недоставало девяти страниц.

Комиссар подумал, что она наверняка проверяла книги без перчаток. Вероятно, библиотекарь, видя фолианты, которые, возможно, пострадали, испытывает такое же сильное желание проверить их, как врач – обработать кровоточащую рану.

– Насколько серьезен причиненный ущерб? – спросил комиссар, надеясь по ее ответу составить представление о том, какова цена этого преступления.

Крадут обычно ценные вещи, но ценность – понятие относительное, и Брунетти прекрасно это понимал. Единственное исключение – деньги. Любой другой объект может представлять для кого-то сентиментальную ценность, а может – и рыночную. В последнем случае она определяется уникальностью, степенью сохранности и тем, как сильно этот объект хотят заполучить. Как оценить в деньгах красоту? Историческую ценность? Брунетти окинул быстрым взглядом книги на передвижной этажерке, стоящей у стены, и тут же отвернулся.