Николай Леонов - Привычка к темноте

– Ну, да… – согласно кивнул Лев. – Резоны в этом найти непросто. Но чем-то другим такую метаморфозу объяснить трудно. Разве что и в самом деле только черной магией.

– Я думаю, это следствие травмы. Да и все так думают… – Степаныч авторитетно покачал головой. – Когда Давишин вернулся из больницы, с памятью у него и в самом деле были проблемы. Но, что самое главное, он сам узнавал очень многих. В конце концов, они с женой узнали друг друга. Уж если бы случилась подмена Давишина кем-то другим, жена-то это уж точно разоблачила бы. Да нет, нет, это ерунда! К тому же, Лев Иванович, хочу обратить ваше внимание на то, что все перемены с Давишиным после больницы происходили не сразу, не вдруг, а постепенно. Это только с женой он с ходу разругался вдрызг. А так, в остальном, он был прежний. Да! Три дела подряд раскрыл! Сразу несколько махинаторов отправились за решетку.

– Как вы считаете, у Давишина могли быть реальные основания предъявить претензии жене, упрекнув ее в неверности? – спросил Гуров, напряженно размышляя над только что услышанным.

– Трудно сказать… С учетом того, насколько я знал его Катю, человек она была ответственный. Но… Женщина есть женщина. Знаете, мне встречались такие ухари, что запудрить мозги могли очень многим, даже самым преданным. А три месяца без мужа – тоже срок серьезный. Кто-то без мужчины и десять лет терпит, а кто-то и месяца не выдерживает… Так что, как говорят в народе, свечку не держал, не знаю…

Переночевав в ивановской гостинице – «отеле» с минимумом гостиничных удобств, хотя и по-домашнему достаточно уютном, наутро Лев продолжил свои изыскания. Он побывал в том леспромхозовском поселке, где участковый Давишин когда-то задержал пятерых налетчиков. Многих из тех, кто оказался очевидцем того события, уже не было в живых. Но несколько стариков вспомнили, как на поселок напали отморозки в надежде на то, что у них все пройдет «как по маслу» и это преступление сойдет им с рук. Вроде того: закон – тайга, прокурор – медведь. Об опере Давишине старики были самого высокого мнения. Впрочем, после того, как он побывал в ДТП, здесь его никто больше не видел.

Ездил Гуров в родное село Давишина Светловку. Но и там бывшего опера помнили немногие, к тому же очень смутно. Объехал все села участка, где своего бывшего участкового помнили два или три человека на село из числа тех, кому за тридцать-сорок. Причем помнили исключительно в позитиве. Один из дедов даже припомнил, как он ездил за поддержкой к Давишину уже после того, как тот вернулся из клиники. Той поездкой старик остался доволен – никаких перемен в бывшем участковом он не заметил. Тот ему помог, и очень даже существенно. По поводу развода Давишина с женой мнения разделились. Одни считали этот случай какой-то нелепой аномалией, поскольку Алексей и Катя были очень дружной парой. Ну, а женоненавистники, априори уверенные в том, что «все бабы – б…», считали, что Катя «могла и гульнуть, пока муж лежал в гипсе».

Что касается врагов такого пошиба, которые жаждали бы отомстить Двишину, то, по общему мнению, это было слишком маловероятным. Даже те «черные лесорубы» и браконьеры, которые отправились за решетку не без его участия, вряд ли стали бы ждать возможности расквитаться целых двадцать лет, к тому же многих из них давно нет в живых. У представителей криминальной среды век недолог: водка, наркотики, разгульная жизнь на воле и вовсе не курортная в местах лишения свободы никак не располагают к долгожительству.

Когда Лев, вернувшись в Ивановку, направлялся на очередную встречу, ему неожиданно позвонил Ежалов. Василий Терентьевич сообщил, что нашел источник информации, который на условиях анонимности согласился дать очень интересную информацию. Договорившись о времени встречи, Гуров разыскал в Ивановке улицу Березовую, где проживал один их тех, кого Давишин около двадцати лет назад задерживал по подозрению в изнасиловании и убийстве. Собственно говоря, это мало что могло дать по основной теме их расследования, но было интересно услышать мнение одного из тех, кто находился «по другую сторону баррикад».

Никодим Бурчук оказался сплющенным жизнью, невзрачным мужичком, который жил в просторном, но обветшалом доме. Узнав, кто и зачем к нему приехал, Бурчук смешался и сник. Судя по всему, то, в чем он когда-то принял участие, висело на нем тяжким, неподъемным грузом. Они сидели на лавочке у двора его дома, и Никодим неохотно отвечал на вопросы московского опера. Прежде всего Бурчук (хоть Лев на этом и не настаивал) клятвенно заверил его, что хоть в похищении потерпевшей и участвовал, но в изнасиловании участия не принимал. Да и в убийстве тоже.