Анатолий Степанов: Казнь по кругу

— Слушаю, — сказал Сырцов.

— Кузьминский? — невнятно поинтересовалась трубка.

— Сырцов, — уточнил Сырцов и посоветовал: — Носовой платочек с микрофона сними, будь так добр.

— А чем ты можешь доказать, что ты — Сырцов? — уже отчетливо заговорили на том конце. Тембр голоса можно разобрать. Драматический тенор.

— На хрен мне доказывать? Не ты мне нужен, а я тебе.

— Где Махов живет?

— Уж если тебе так надо для успокоения, лови: в Теплом Стане.

— Нас никто не слушает?

— Кузьминский — культурный человек, — соврал про писателя Сырцов, — и поэтому тактично удалился. А боле — некому.

— Не врешь?

— Ты мне сильно надоел, — строго предупредил Сырцов.

— Не серчай на меня, Сырцов. Я и так в полной жопе.

— Тогда излагай все по порядку. Выговоришься — полегчает.

— Вряд ли. Но выговориться придется. Другого выхода у меня нет.

— Давай, давай, паренек! Времени у тебя мало, да и беспокоить скоро начнут. Небось, по телефону-автомату говоришь?

— Догадался.

— А как же иначе? Быстро — быка за рога!

— Я — агент Махова. А он уже две недели как на стажировке в Нью-Йорке. У меня сведения чрезвычайной важности.

— Не отцепил же он тебя с поводка. Наверняка кому-нибудь передал. Вот этому-то и доложи.

— Передал. По инструкции полковнику из главного управления. Но там сильно протекает, Сырцов.

— Считаешь, что полковник этот — прикормленный?

— Скорее всего не он, а кто-то повыше, кому он докладывает.

— Доказательства у тебя имеются?

— Имеются. На пленке разговор, из которого ясно, что блатари знают все про информацию, переданную мной в донесении неделю тому назад.

— Замолкни тогда до возвращения Махова.

— Замолк бы. Но я же говорю: сообщение чрезвычайной важности.

— А я что могу?

— Ты можешь напрямую связаться с МУРом. Когда они поимеют эти сведения, им не отвертеться. Знали и ничего не предприняли — это же полный оперативный провал.

— Значит, я для того, чтобы пустить парашу по уголовке?

— Не парашу, а абсолютно точные сведения.

— Излагай, — предложил Сырцов.

— Другого выхода у меня нет. Если никому не передам, мне полковник Махов башку отвинтит или на прави́ло сдаст. Если доложу по инстанции, то уж блатари точно на меня выйдут. И что они со мной сделают — представляешь?

— С лирикой все? — мягко спросил Сырцов.

— Нам бы встретиться, но боюсь, что до встречи со мной многое может произойти. Самое главное расскажу сейчас. Через три дня, шестнадцатого, рядом с МКАД в только что отстроенном складе фирмы «Наст» состоится общероссийская сходка законников. Важнейший финансовый отчет и вопрос помещения капиталов. Известная по Москве в свое время группировка, фигурировавшая как группировка Воробьева-Сергеева, по чьей-то инициативе вновь возродилась и шестнадцатого нанесет по блатарям удар на уничтожение. Неизвестно каким путем, но главари законников знают о готовящемся нападении и принимают все меры для того, чтобы получилось совсем наоборот. В данной ситуации у ментов исключительный шанс накрыть всех.

— Да, задачку ты мне задал, братец-кролик… — признался Сырцов и вслух представил возможное развитие операции. — Вкруговую обложить, дождаться пальбы на полную мощность и частым бреднем всех оставшихся в живых с полным наличием состава преступления… Заманчиво…

— О чем я и говорю, Сырцов.

— Слишком заманчиво, мой неизвестный друг. Я хочу пленку.

— Микро, — предупредил сообщник. — У тебя подходящая аппаратура имеется?

— Найду. Так как?

— Завтра на Ленинских горах…

— На Воробьевых, — перебил Сырцов.

— Если тебе так больше нравится, пусть будет на Воробьевых. Ровно в одиннадцать утра ты пешочком сворачиваешь с Мичуринского, проходишь остановку седьмого троллейбуса и вскоре увидишь меня, идущего к тебе навстречу.

— А если я на автомобиле?

— Не надо. На автомобиле — ты вооружен автомобилем. Мало ли что взбредет тебе в башку. А пешком — мы на равных.

— Как я тебя узнаю?

— На мне будут желтая рубаха, голубые джинсы и красно-белая каскетка.

— Не ярковато ли? — не сдержался Сырцов.

— Зато ни с кем не спутаешь. Договорились?

— Договорились, — решил Сырцов, и на том конце сразу же положили трубку.

Кузьминский в комнате объявился не сразу: наливал и оформлял себе вторую порцию для глубокомысленной беседы. Вошел с подносом, поставил его на журнальный столик, сел на диван и объяснил:

— Позавтракаю наконец.

— Это в половине третьего-то?