Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

Что это было? Стихия бы не могла, никак не могла, столь круто расправиться с железякой. Вечером, когда катер ложился на курс, погода вообще была ровной. Шквал разыгрался ночью. На борту должны быть сплавщики и экипаж. Семь человек. Где они?. Недобрым жаром, в собачьем холоде, полыхнуло предчувствие… Все могло быть. Шеф побежал к мотоциклу.

— Потемкин, иди сюда! Будь человеком, давай, выпей с нами. Или с нами тебе — ни того?

Гуляет бригада. Душе нужен отрыв, чтобы набраться сил и снова, засучив рукава, гнать в ленты пучки. Пучки — плотами в фарватер. «Привет восходящему солнцу!» — уходят по Лене плоты в океан. Их встречают, пилят на части, на доски, на стружки, японцы. Конвейер, как смысл, как цель всей бригады, округи — да всех, как единственный смысл жизни!

А Потемкин разочарован в таком смысле жизни. Край бесконечной тайги, зазеркалье чистейших вод реки Лены, малых рек; россыпь серебряно-голубых озер и синие гряды горных хребтов. Как можно не видеть этого? А видя, не оценить? Оценивши — как тут не вдохновиться?! Так растут крылья. Большего жаждет душа вдохновленного человека, а тут — конвейер...

Строгим к себе хочет быть Потемкин. Потому, что уходит время. Уже отслужил, уже конвейер, втягивает, заставляет мириться и привыкать, рутина. А где призвание?

Художником быть мечтал. В Якутии, на всю республику может быть, десять этюдников. А у Потемкина — есть! Краски, палитра — все есть. В четырнадцать было намечено поступать в худучилище. Но уже двадцать, а ничего не случилось.

Время петлей ложится на плечи, Потемкину стыдно за годы бесцельно прожитые, а еще горше — за те, что также бездарно еще предстоит прожить. Действия жаждал Потемкин, и очень страдал, не зная с чего начать. Толчок нужен, как потрясение, как воля судьбы. Только где его взять?

Не зная, где взять, Потемкин бродил по железной палубе, в холоде, тьме, одиночестве...

Луна, отцепившись от туч, засветила свой безразличный глаз, отразилась в воде и наполнила душу еще одной порцией холода.

«Ладно…» — передернул Потемкин плечами, и пошел к мужикам.

— А, Потемкин! Вот это верно! Согрей душу, а то нос уже синий!

— Да, — вздохнул, согласился Потемкин, — чуть-чуть… — и взял кружку.

— За жизнь, Потемкин! Бросай тоску, она до добра не доводит!

— Давай-ка, Мичурин, давай!

— А чего он Мичурин?

— Ну, раз с нами не пьет, а на палубе ходит, впотьмах, значит тоже — мечтатель!

— Мичурин — ученый; мечтатель — Уэллс.

— Да, пусть Вэлс, мечтатели так намечтают — всей страной разгребать приходится.

— Ну, мы тут не вся страна, свои...

— А ты разгребать собрался?

— Типун на язык!

Посмеялся Потемкин вместе с другими, согрелся и вышел.

— Теперь оживет! — одобрительно гукнул Завьялов. Широкой души человек, он любил наливать и смотреть, как выпивая меняются люди. Интересней всего наблюдать за теми, кто пьет не особенно много.

— Чтоб мы не спали… — шутливо сказал он Потемкину вслед.

— Чего это вдруг?

— Потемкин, ты видишь, ожил. Теперь, глядишь, песни петь станет.

— Да он спокойный...

— Посмотрим!

Луна стала чище и ярче. А водка, озорным, беззаботным настроем, бодрила и грела внутри. Скольжение света, цвета, теней и тьмы по речному зеркалу, в полный восторг приводило взгляд, если считать взгляд Потемкина, взглядом художника!

И тут он увидел по курсу: в лунной дорожке — активную, стреловидную тень. И разводы по сторонам. Зверь плывет, очень крупный — лось!

— Мужики! — покатился Потемкин в кубрик, — Как вы насчет охоты?

На палубу вышли все.

— Да, мужики, — приглядевшись, заверил Зойнуллин, — сохатый плывет!

— Ясно дело, сохатый, — поддакнул Пауткин, — Олень только стадом плывет. Потемкину, видишь, не зря наливали — он и закуски подгреб!

— Да, на всех хватит! — сказал капитан. И сняв со щита, дал Потемкину в руки, кайло.

Заглушили мотор Лодку на воду.

Двое — на весла. Двое — для подстраховки, в корму. В носовую часть, бригадир, не колеблясь. — Ты трезвый! — поставил Потемкина.

Зверя настигли — вот он! В полутора метрах. Сопит, глаза на варягов косит. Но не так, — успел различить Потемкин, — не со страхом — свирепо смотрит! «Господи! — замер Потемкин, — Дела!». Не тот зверь, на которого шли в атаку!

Подмога в корме — далеко; гребцы — спиной. Никто, ничего не успел понять, а у Потемкина времени — только мгновение: морда уже в полуметре. Медвежья! Поздно — сама по себе, рука твердо накрыла цель. Успел пожалеть Потемкин, что не топор в руках, — длинным лезвием трудно прицелиться. А к цели гнала боязнь показаться трусом.