Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

— Да нет, на зайца. Не получилось…

— Жалеешь?

— Вы знаете, долго жалел.

— Но, ты дело большое нам сделал. Конечно, того, что скончался, со временем бы установили. Но — на мертвых бы все и замкнулось. Аэропорт — целиком не тебе.

— Я понимаю, спасибо, — устало ответил Потемкин.

— Скажи-ка, а фоторобот зачем у меня стащил?

— Ну, это же их портреты. Хотел, как-нибудь, по ситуации, «засветить их». Не успел, да на то не моя вина.....

Цупов беседовал с командиром роты.

— Ты ему так и сказал: режиссер, «Мосфильм»?

— Ну, как Вы мне сказали.

— Он не рассердился?

— По-моему, психанул.

— Да было однажды, попал он из-за режиссера. Этого, именно. Только сегодня, другого реального повода я не придумал — некогда. Так вот, другая задача: отбой! Пистолет верни. Напрягись, что-нибудь придумай.

— Ох-ё! — жалобно сжал виски ротный, — Опять!

— Давай, подполковник, надо! Вот, кстати, Потемкин тебе передал документы сегодня?

— М-мм… — простонал-прорычал, ротный, — Вот!

— Давай! — Цупов снова надел очки.

— Что скажете? — поинтересовался ротный.

— А ты как, — доволен взводным?

— Ой, да все хорошо, только в мозгах у меня от него сквозняк… Все молча, все молча, спокойно, думает — ну а потом как…

— Но он же не народный депутат!

— То есть?

— Те много говорят, а делать — знаешь сам. Хотя, — добавил Цупов, — их помощники — такое творить способны!

— Понял. Но Потемкин: например, как это вот понять?

— Вот это? Рапорт по Лахновскому? А что тут понимать? — и Цупов, приподнявшись, выбросил бумаги в мусорник, — Вот так!

— А приколоть мне их, товарищ э… полковник?... — ротный растерялся.

— Ну, надо приколоть — приколешь. А написал Потемкин верно!

Потемкина вызвал ротный:

— Показалось мне, что не хочешь ты экскурсоводом, а?

— Не хочу.

— Ну, так иди, да получай пистолет. Отставить экскурсию. У нас ведь работы — во!

Потемкин вздохнул, покачал головой и пошел в «подземелье».

«Не ворчи...» — хотел сказать ротный. Но Потемкин и не ворчал.

— Неплохо, скажу тебе, ты намекнул, где пистолет носить надо. Ромашкин, как видишь, понял. И подтвердил. Сказал за тебя свое слово, — классно сказал! Будь пистолет у Ромашкина справа, как и у всех, и всегда — забрали бы, с автоматом вместе. А так — не нашли...

«Да, — опешил Потемкин, — сказал за меня! То, что я не сказал вечером, прозвучало ночью».

Он вышел и ротный не видел, какое смятение он подарил Потемкину похвалой. Мир не знал, о чем говорили Потемкин и Слава вчера. Как не знал и о том, что вообще говорили. Но Славика видел последним, и говорил с ним — Потемкин. Чувство вины, черной тенью, холодной пощечиной мертвой ладони, хлестнуло Потемкина:

В оружейном подвале, под сводами, столь массивными, прочными, что свет, любой яркости, придавал ощущение сумерек и глухоты, размышлял Потемкин. Пуля, в том разговоре, стала последней точкой.

…«Ты предаешь их! Слав, — это так?»

— Мне плевать!

— Среди них есть и друзья, или те, кто тебя таким мог бы считать…

— Плевать!

— Круто, Слав! Но, так плевать — это разве не повод, чтоб плохо кончить?»

Мог ли точку поставить Потемкин? Иначе: чтоб все были живы? Он предлагал:

…«Значит, поговорили?

— Поговорили».

Предлагал. Но точка, которую он предлагал, слетела плевком на асфальт. В ответ прилетела пуля!

«Выстрелив в прошлое из пистолета, — вспомнил Потемкин, — получишь в ответ выстрел из пушки!». «Или достаточно плюнуть, — продолжил в печальной иронии он, — и не обязательно в прошлое, для того, чтобы получить пистолетную пулю...».

Потемкин сжал губы — речь шла не о посторонних, — о тех, кого знал, с кем вполне мог бы дружить. Но водители сделали то же и так же: плевали, сквозь зубы, — на Лока и тех, кто считал их друзьями.

«Нет, — понял он, — точки в своей судьбе, каждый ставит своей рукой. И ничего с этим сделать нельзя…».

***

«Да, — повторил про себя Потемкин, — точки в судьбе своей каждый должен ставить своей рукой. Не иначе! Куда я ушел? — не забыл он о том, что ротный назвал его беглецом. В сюжете, который сложила граница, развязка настала здесь. Не понял я, — пришел он к простому выводу, — что от себя убежать невозможно. А слышал об этом, так же, как слышали все…».

Правильность вывода, все-таки, не разбавляла горечи. «Каждому, — вспомнил Потемкин участников действа, — я мог подать руку. Граница не там пролегла, где она очевидна, — в сознании каждого пролегла. Передел продиктован временем, а перед ним все равны, и каждый проявит свой истинный образ. Будь время другое — иначе сложились бы судьбы. «Истинный свет луны!» — подытожил он, — А передел не бывает вечным. Не строят, всю жизнь, фундамента, — строить, потом, начинают стены. «Нашему времени выпало первое…» — понял Потемкин.