Николай Леонов - Наркомафия

Сообщив, что заболел, и обустроившись у дружка на даче, он запил. Но даже во хмелю Виктор понимал, что решение он принял, может, и правильное, но только на сей момент. На завтра следует искать выход, так как отказываться от долларов он не хотел. Отложив решение на завтра, затем на послезавтра, неожиданно протрезвев, он почувствовал, что время истекло.

“Меня попросили съехать, я послушался, – рассуждал Жеволуб, усаживаясь в электричку. – О моем послушании уже сообщили, мне никто не говорил, что нельзя вернуться в Москву даже на час”. Он лукавил, прекрасно понимал это, но считал, что такая ложь во спасение. С вокзала он позвонил, признался, что из больницы его выгнали за пьянку. Жеволуб не зря работал опером, знал, в такой момент нельзя рядиться в белое, надо показать грязные подштанники, будут ругать, но поверят. Его не ругали, “диспетчер” отнесся к объяснению равнодушно, спросил, когда Виктор закончит работу, имея в виду ликвидацию Еланчука.

– Непременно выполню, – заверил Жеволуб, – но быстро хорошо не бывает.

“Диспетчер” ответил не по-русски, затем попросил перезвонить на следующий день.

Виктор позвонил, тогда ему и предложили проводить поезд Москва – Париж, который уходит завтра, присмотреться к пятому вагону. Жеволуб не понял и честно в этом признался.

– У нас в этом вагоне уезжает друг, – терпеливо объяснил “диспетчер”. – Нам нужны ваши профессиональные навыки. Проверьте, не провожает ли данный вагон спецслужба.

– Родненьких я узнаю за сто метров против ветра, – похвастался Жеволуб.

– Отлично, проводите поезд, перезвоните, – сказал “диспетчер”. – Независимо от результата получаете тысячу. Если вы в своем заключении ошибетесь... это будет ваша последняя ошибка.

Понятно, почему Виктор Жеволуб не спал. Получить тысячу “зеленых” за час работы заманчиво, только условия негодящиеся. Кто не ошибается? Жеволуб не сомневался, что легко засечет наружку, если таковая появится на перроне. Ментов, оперативников углядеть нетрудно, но если иностранца “провожает” женщина, то можно враз лопухнуться. И цветы, и поцелуйчики, и слезу пустит, сам черт не разберет, – бабы народ хитрющий.

Состав подали вовремя. Гуров и Крячко подошли к пятому вагону с противоположной платформы, откуда не было посадки. Готовился к отправке поезд с соседнего пути, так что по платформе бежали опаздывающие, изнывали последними минутами провожающие. На сыщиков никто и внимания не обратил. В тамбуре их поджидал проводник, который, открыв дверь, тут же запер ее, проводил сыщиков в служебное купе, заторопился в другой конец вагона, откуда уже доносились возбужденные голоса.

Они сели напротив друг друга, сдвинули шторку к центру окна, так что у каждого образовалась смотровая щель. Гуров видел непосредственно посадку, Крячко разглядывал людей, подходивших к поезду. У пятого вагона суетилась лишь молодая пара, которую сопровождал носильщик с горой чемоданов. Видимо, супруги уезжали надолго, на вокзал прибыли загодя, чтобы первыми втащить свой скарб в привилегированный вагон.

– Могли бы для господ сыщиков окно и получше вымыть, – бурчал недовольно Крячко. – И свет хреноватенький.

– Они же не знали, что господин Крячко пожалует самолично, – сказал Гуров, оглядывая чистое купе. – Проводнику приказали открыть противоположную дверь и впустить двух штатских, человек решил, что прибудут обыкновенные филеры.

– А вот и наш извозчик...

– Не упоминай святое имя всуе, – перебил Гуров, похлопывая по мягкому сиденью. – Имеющий глаза да услышит, имеющий уши...

– А ты в святой храм не ходишь? – Крячко приглядывался к Депутату, чьи приметы изучил досконально.

Сыщики нервничали, старались волнения не показывать, загораживались словами.

Депутат был невысок, фигурой плотен, одет неброско и солидно, как требовал протокол, выглядел на свои тридцать четыре, улыбка словно приклеилась к его русопятому лицу. Он держал в руке пучок алых гвоздик и явно не знал, куда их девать. Газетчики и телевидение Депутата не осаждали, уезжал он тихо и скромно, провожали его молоденькая женщина и двое парней в кожаной амуниции.

– Ни свастики, ни портрета фюрера, никаких прибабахов, – разочарованно произнес Крячко. – К чему бы такая скромность?

– Положение обязывает. Я знал, как это звучит по-французски, да подзабыл. Вот будет номер, если я все придумал, и никакой носильщик не появится. – Гуров достал сигареты, но не закурил.