Николай Леонов: Стервятники

— Ну, пугать меня, Петр, не следует, — усмехнулся Гуров. — Рапорт я могу подать сегодня. И ты прекрасно знаешь, работу в Москве я найду дня через три.

— А три дня чего будешь делать? — наивно, с детским выражением на лице спросил Станислав.

— Ну, по русскому обычаю два дня буду с тобой обмывать покойника и плакать, день — баня, день — бассейн.

К тому времени друзья найдут мне местечко, где я буду получать больше, чем министр, и работать по свободному расписанию.

— Вроде нас трое, — сказал Орлов. — Значит, меня вы бросите? — вроде бы жалобно спросил генерал, да так достоверно, что даже Гуров обманулся. Орлов по-блатному цыкнул зубом и продолжал: — Вы, пацаны, будете на этой делянке пахать, пока меня на пенсию не выпихнут. А ты. Лев Иванович Гуров, опосля в энто кресло сядешь, узнаешь, сколько кровушки вы из меня выпили. Я озабочусь, и твои фокусы о чьем-то неумении руководить — не пройдут, найду человека, которого ты послушаешь.

"Это он моего отца имеет в виду", — понял Гуров и загрустил, знал, что против отца никогда не пойдет.

— Ты умен, но политик херовый, — в глазах генерала плясала усмешка. Ты предлагаешь совершенно верную реорганизацию милиции. Люди устали от перестроек, власти знают, хотя бы кусок народу надо бросить сегодня. Поэтому тебя, сыщика от Бога, заставляют улицы подметать. Ты возьмешь метлу и пойдешь на улицу. Все! Совещание закончено. Уйдите добром, а то выгоню.

Генерал взял со стола папку, протянул Гурову и, когда офицеры уже были в дверях, обронил:

— Начальник МУРа, руководители прочих милицейских подразделений поставлены в известность, людьми вам помогут.

Крячко повернулся, вытянулся, даже щелкнул каблуками.

— Спасибо, господин генерал-лейтенант. Я знаю этих людей. Коли зарежут, соблаговолите над ящиком пару слов сказать, — Станислав закрыл двойные двери и одними губами матерно выругался.

Секретарь Верочка, прекрасно зная о дружбе генерала с сыщиками, проводила их удивленным взглядом.

Кабинет Гурова и Крячко находился рядом. Когда они вошли, Станислав чуть не заорал:

— Где твой знаменитый норов, гений?

— Побереги силы, Станислав, — холодно ответил Гуров. — Иначе у тебя весь пар в свисток уйдет.

— Ты понимаешь, кого нам дадут в МУРе и в других подразделениях? ехидно поинтересовался Станислав. — Каждый хозяин сводит на сторону людей бросовых либо давно обезножевших, пьяниц да дураков.

— Они могут выделять кого угодно, но я возьму лишь тех, кто пашет, ответил Гуров. — Ты слушал, да не понял, что нам с тобой власть отдали. А за власть, дорогой мой, люди головы кладут. А нам насильно ее всучили.

— А в заклад взяли наши головы.

— Не головы, только погоны. Хватит дискутировать, давай читать эту макулатуру. Начнем с убийства отставника и пуделя. Садись, — Гуров указал на кресло Станислава, которое стояло за столом, расположенным напротив. Столы сыщиков упирались лоб в лоб у единственного окна кабинета.

Станислав с тяжелым вздохом опустился на свое место. Гуров раскрыл полученную у генерала папку, разделил лежавшие в ней материалы примерно поровну, протянул пачку другу, сказал:

— Просмотри, затем поменяемся.

Некоторое время они читали документы, чувствовалось, что некоторые заявления были припрятаны в отделениях, работа по ним не велась, на милицейском жаргоне это были "глухие висяки", то есть дела безнадежные, которые не регистрировались, чтобы не гробить и без того безрадостную отчетность.

В основном сыщики читали об убийствах на улицах, разбоях, грабежах, нанесениях тяжких увечий. Бумажки были подколоты скрепками, содержали заявления потерпевшего, если он остался жив, либо заявления родственников убитого; редко — протокол осмотра места преступления, еще реже — опрос одного-двух свидетелей, которые "чегото такое видели или слышали". Ясно, что достать такие материалы из заначек оперативников было делом непростым.

В старые времена за одно подобное укрывательство вкалывали "строгача", выносили служебное несоответствие, а то и выгоняли со службы. После Афганистана, Чечни выяснилось, что никто ни за что не отвечает, спрятать заявление в отделении милиции стало делом если не обыденным, то и не слишком скандальным. Уличенные оперативники, не смущаясь, отвечали, мол, вы с генералами и сотнями трупов разберитесь, опосля снимайте с меня шкурку, что не передал заявление в прокуратуру по столь "громкому" делу.

Однако, читая заявления и скудные бумаги, опытные сыщики прекрасно понимали, что начальству пришлось крепко надавить, требуя от оперативников расстаться со своими заначками.