Людмила Бояджиева - Жизнь в розовом свете

— Угадала! — обрадовалась Эн. — Я забыла сказать — у Зайды Донован живет скочик Фанфан. Здесь все его знают. Целый день сидит у порога её лавки, словно игрушка — черный лохматый столбик с острыми ушками. Косматые смоляные брови, а из-под них зыркают — умные, слишком умные для такого безобразника глаза… Эх, чем только она его не прыскала, чем не посыпала!

— Пса?!

— Кашпо с лавром. Фанфан упорно задирает на него лапку. Вероятно, что-то имеет в виду, какой-то определенный смысл и пытается таким образом объясниться.

— Хулиган — вот и все. Надо посоветовать мадам Донован дезодорант «Контро». Говорят, он помогает даже на корриде. Я могу прислать целую упаковку. — Ди на секунду задумалась: — Вот только не соображу, кто должен им пользоваться — торреро или бык? Ах, да черт с ним, с этим дезодорантом… — Она замолкла и отвернулась.

— Ди… Эй, Ди… — Эн взяла руку сестры с тоненьким обручальным кольцом, одетым по-вдовьи. — Ты ведь хочешь меня о чем-то спросить?

Ди подняла на неё широко распахнутые голубые глаза. — О жизни, Эн. О целой жизни.

— Это потом… У тебя чудесная кожа и все такие же глаза, — улыбнулась Эн. — Круглые, синие, наивные. Как у отца.

— Тени и бархатная тушь. — Ди закрыла лицо руками. — Эн… всхлипнула она, — я должна была признаться сразу… Это нечестно, совсем нечестно… Она утерла нос ароматным платочком и решительно вздернула подбородок: Осенью я сделала подтяжку в хорошей клинике. Обновила лицо, шею… Я была жутко обрюзгшая, помятая и так… так хотелось ухватить за хвост ускользающую молодость. Прости…

— Молодец! — кивнула Эн. — Теперь я знаю, как могла ты выглядеть, если бы влюбилась в кюре.

— Откуда ты знаешь про отца Бертрана?!

— Я ж понимаю, Ди, — вывязать праздничное облачение способна только монашка. Но монашки не делают косметических операций. Следовательно, труженицу озаряло иное вдохновение. Логично?

— Ты угадала… Это очень плохо?

— Глупышка. Любовь не бывает плохой — обидной, оскорбительной, глупой. От кого бы и к кому бы ни была направлена. Любишь ли ты Папу Римского, своего кота, Френка Синатра, это не столь уж важно. О, смотри, смотри! Седой старик с болонкой. Болонка Эмми водит сюда хозяина, чтобы пококетничать с Джони. Тоже ведь теплые чувства.

— Но и самому сеньору, похоже, нравится хозяйка песика мадам Донован.

— Быстро схватываешь. — Эн ласково посмотрела на Ди. — Я уж и забыла, что такое иметь сестру-близнеца. У нас покраснели носы. Пора заварить смородинного чаю. Мы ведь хотим хорошенько выспаться, чтобы завтра от души поболтать.

— Да, мы очень хотим выспаться, — эхом откликнулась Ди. — Но было бы неплохо добавить к чаю капельку ликера.

— А ещё орешки! Поехали, покажу, где хранятся мои запасы. Иногда нападает такое обжорство! Я словно белка — все время грызу что-нибудь. Развернув кресло, Эн направилась в комнату.

— Точно как я! Особенно идут кешью и финики. — Подхватила Ди.

— Или кусочек солями. — Эн притормозила, развернулась, в упор глядя на сестру. — Господи, мы и вправду похожи.

— Мы сделаны под копирку, дорогая моя. Это только в самый первый момент… В первый момент мне показалось, — Ди смутилась.

— Ты подумала, что я сильно изменилась. Ты не узнала меня и разозлилась, решив, что я предала себя… Нас — нас обеих… Ведь мы клялись остаться молодыми, прекрасными, счастливыми.

— Не забыла… — Ди снова присела на краешек плетеного кресла. Резкий ветер трепал лозы плюща, крутил цветные бумажные пропеллеры на лотке с игрушками. — Мы были совсем девчонками.

— Да! И считали себя особенными! Ты смеешься над этим, Ди? Ты полагаешь, что именно наша схожесть, наше осознание двойного могущества и тайного предназначения стало причиной многих бед?

— Бог мой, все не так, Анна! Мы были единым целым и разрушили связь. Поначалу это так непривычно. Да и потом мне частенько приходилось думать о том, как страшно стоять одному в центре Вселенной. Ведь каждый человек центр и от него ведется отсчет. Понимаешь? Моя боль, мои желания, страхи, привязанности… Мои и только мои…

— Понимаю. Каждый из нас, живущих — избранный. Это совсем не смешно. Скорее — прекрасно.

— Это страшно, Эн… — По лицу Ди пробегали пестрые блики от мигающей внизу неоновой рекламы. — Иногда это очень страшно. И не можешь понять, отчего так несчастен — либо ты сам плох — зол, завистлив, мелочен, глуп либо мир вовсе не таков, как должен быть — лжив, жесток, несправедлив. Не тот, кого можно любить чистым сердцем, сострадая и умиляясь.