Мэри Боу - Молодой, значит злой

– Обсуждаем с подругой, на какой концерт пойдём. – Не скажет же, что, кажется, подцепилась шизофрения (Эшли ни при чём, оно само) и зациклило на одном талантливом торчке-левше с гитарой наперевес.

– Ага. Конечно. Разумеется! На концерт. Со своей ша… девушкой в смысле, – Джо замолкает, пересилив себя, а потом, отвернувшись, что-то бубнит себе под нос – настроение у него хорошее сегодня.

– Так настроение испортила, что ты как кокаина обожрался? – Брат даже вилку на стол кидает раздражённо и тут же хмурится пуще прежнего, а Эшли ему только одно говорит рефлекторно – что кокаин вдыхают, но вовремя себя останавливает, вспомнив, что остатки часто втирают в десна, но брата поправил.

Нехороший человек, лживый, умалчивает факты, чтобы побеждать в споре с пятнадцатилеткой.

Они все наседают скопом, совсем о его тонкой душевной организации не думают, из мухи слона раздувают.

Ну и зачем? Хорошо же завтракали, тихо, без драм.

– Да ничего, собственно, не случилось. Так, достаточно понравился один человек, чтобы пригласить лучшую подругу вместе сходить. Тем более что она его давняя фанатка. На этом всё. Доедай, малыш Джо, в школу опоздаешь. – Эшли встаёт со своего места, чтобы поставить недоеденный завтрак в холодильник и позорно сбежать от их тупых расспросов. Этого его перформанса хватит, чтобы они поверили, что ничего страшного не случилось и психоза, способного разрушить далёкую от идеала, но всё же неплохую и распланированную на столетия вперёд жизнь.

– О, Эш! Ты наконец-то просёк, что во всей этой музыке главное – в этом всё ещё ощущается то болезненное, от чего хочется отвести взгляд. – Она не оценит жалости.

И тут же – лисья улыбка, а в карих глазах – беспокойство об Эшли. Она старается это скрыть, чтобы они видели лишь ни к чему не обязывающее любопытство.

Насколько же херово он выглядит, что мама так любопытствует? Даже когда они все сидели на антибиотиках и температура держалась на отметке тридцать девять и шесть, страх, сочувствие, жалость – их было куда сложнее заметить, чем сейчас.

Врёт, конечно, о том, что она такая безразличная и очень херовая из неё мать – абсолютное хладнокровие и чёрный юмор всегда не к месту – оставаться собой, хоть они старались все показать, что всё в порядке с ними, всего лишь простуда, и чай ей делали, а не наоборот, несмотря на все отговорки, они только ещё лучше её делают, настоящей, что ли, а не ту, улыбающуюся винирами, из рекламы майонеза.

Конечно, там ещё и крики, разбитый стеклянный столик и пьяные истерики: «Господи, что я делаю со своей жизнью?!»

Воспоминания эти Эшли подбадривают, и одновременно с тем они неприятно горчат на языке, ведь если всё так со стороны ужасно выглядит, значит, не получится у него соскочить с этого поезда психрасстройств на ходу, но он бы не был собой, если сейчас бы расплакался крокодиловыми слезами, умоляя отвезти к психиатру и возить ему хотя бы раз в неделю передачки в дурдом.

Даст себе неделю, да, ровно одну неделю, чтобы разобраться со всем самому, потому что, если проводить параллель с той же пневмонией – все говорили, что это попросту простуда, грипп, и пососите леденцы с ментолом, а предположение Эшли об атипичной пневмонии высмеять попытались.

Не получилось это у добренького докторишки, но настроение было испорчено.

А может, вообще плюнуть на всю эту традиционную медицину и самому достать нейролептики?

Но, взвесив все за и против, решает, что сделает это только в крайнем случае, самолечение – всё же чепуха и удел всяких там фриков от медицины.

– Раз такое дело, как насчёт того, чтобы сначала затусить с братом? Одним, в другом городе? Мешать он тебе не будет, но если увидишь, что пьёт паленый алкоголь или ещё что делает нехорошее, прочитай ему мораль, что ли. И пиво купи, – Арчи нарезает бекон на мелкие ровные кусочки, как и яичницу, и старается захватить вилкой всё вместе, ещё и в кетчуп макает для полного счастья.

Эшли за этим наблюдает, ищет, чем бы себя отвлечь от стучащего в ушах загнанного сердечка, и не поймёшь, это на папино щедрое предложение такая реакция – как раз подумает, как можно безболезненно кинуть друга – или на всю эту дурацкую ситуацию с внезапной шизофренией.

– Мне обязательно тащить на себе этот балласт?!

– Ага.

– И никого не волнует, что уже договорился со своими друзьями и мне придётся кинуть девятерых человек в самый последний момент, чтобы весь вечер слушать нытьё этого долбоеба, – последнее слово он говорит тише, несмотря на то что возмущается очень уж яро, изо всех сил стараясь не сорваться так, чтобы из цензурных слов остались лишь предлоги.