Виктор Мережко - Входя в дом, оглянись

— Пацана родишь — сразу уедем. Распродадим все к гадской матери, по-другому жить станем. А пока потерпи.

Тюремная камера была рассчитана на двадцать женщин. Было уже за полночь, заключенные все спали, лишь Антонина, лежа на верхних нарах, таращилась в серый темный потолок, не могла никак уснуть, что-то шептала, пыталась отогнать от себя.

…Вдруг на нее наплывал задыхающийся, с безумными глазами Михаил, что-то шептал непонятное, пробовал дотянуться до ее горла, чтоб задушить. Откуда-то возникала мягкая и липкая подушка, Савостина хватала ее, закрывала лицо мужа, и он все тянулся, норовил пережать глотку.

Она крестилась, шептала молитвы и, вконец измучившись, вдруг проваливалась в тяжелый сон.

Но едва она засыпала, ей опять чудилось, что она выбирается из воды, пытается подняться наверх, машет руками. Воздуха все равно не хватает, она хрипит, видит неожиданно перед собой Артура, протягивает к нему руки, он отталкивает ее, легко поднимается наверх, где светло и солнечно. Она настигает его, принимается ожесточенно, до крови избивать его лопатой…

С тяжелым стоном и дыханием она садится на нарах, соседка снизу заглядывает к ней:

— Чего ты там?

— Сон… Думала, не проснусь.

— Это у каждой так. Полгода помучаешься, потом пройдет.

Антонина улеглась и снова уставилась в низкий, падающий на нее потолок. И опять одно наваждение за другим… Крестилась, шептала:

— Господи, помоги мне…

Тюремная церковь была деревянная, чуток скособочившаяся, с хлипкими ступеньками. Антонина толкнула дверь, вошла внутрь. Здесь было пусто, сумрачно, тепло. Шла вечерняя служба. По углам молились заключенные, молились истово, прося помощи, пощады, милосердия. Тоненько и ладно пел маленький церковный хор осужденных.

Антонина подошла к большой иконе Богоматери, замерла, глядя на почерневший от времени лик. Опустилась на колени, замерла. Услышала за спиной шаги, оглянулась. К ней подошел щуплый, невысокого росточка, седовласый священник.

— Первый раз тебя вижу. Новенькая?

— Недавно привезли, — ответила Савостина, поднявшись.

— Помолиться пришла или исповедаться?

— Пока помолиться. К исповеди еще не готова.

— Ну, молись. Будут вопросы — обращайся.

— Хочу спросить, батюшка, — остановила его Савостина. — По ночам сны мучают. Не дают уснуть… Хоть руки на себя накладывай.

— Перекрестись, — велел священник.

Антонина перекрестилась.

— Молитвы знаешь?

— Немного.

— Это негоже. Дам молитвослов, будешь учить. Сюда за что попала?

— Можно сказать, за убийство, — не сразу ответила Антонина.

— Мужа или любовника?

— Мужа убила, любовника хотела убить.

— Тяжкий грех, милая. Не просто будет отмолить, до Господа дойти, чтоб помог.

— Каждый день буду приходить.

— А как без этого? Иначе умом тронешься. Только Бог в такой беде и помогает, — повернул голову в сторону молящихся заключенных. — Гляди, сколько здесь обездоленных. И все за помощью к Нему ходят.

Священник ушел в глубь храма, Антонина снова опустилась перед иконой, стала молиться искренне, отчаянно, со слезами.

Весна наступила как-то сразу, ярко, застала врасплох. Растаял снег, ушла слякотная зима, заиграло в безоблачном небе солнце. Становилось по-летнему тепло, лопались листочки на деревьях, пробивалась трава в земле, отчаянно и радостно перебранивались птицы на деревьях.

Во дворе Савостиных стояла «неотложка», рядом топтались санитар и водитель, посматривали на дом, откуда должны были вывести Настю.

В калитке маячила Нинка и еще несколько соседей.

Наконец Настя появилась. Ее придерживали доктор, санитар и Артур, она ступала осторожно, внимательно глядя под ноги, улыбаясь от своей беспомощности. Живот ее стал совсем круглым, выпирал из-под кофты, мешал смотреть вниз.

Спустились вниз, по-быстрому открыли двери «Скорой», помогли беременной забраться внутрь. Артур, растерянный и нелепо улыбающийся, тоже полез в машину, махнул Нинке:

— Не забудь закрыть калитку!

— Надоел, господи!.. — отмахнулась та. — Езжай уже с богом!.. Главное, чтоб пацан был. С девкой не пущу!

«Неотложка» тронулась, выкатилась за ворота, мягко понеслась по зеленеющей улочке, включив на всякий случай сирену.

Ночью не спалось. Переворачивался с боку на бок, таращился в темный потолок, вставал попить воды, снова ложился и снова хоть бы в одном глазу.

Уснул незаметно как.

В окно уже лился розовый утренний свет, просыпались птицы, грохотали редкие машины, давала о себе знать живность в сарае.