Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

И вот двери подъезда снова распахнулись, и четверо мужчин: двое в халатах (видимо, врач и фельдшер со «Скорой»), один в куртке (скорее всего, шофер) и один в свитере (наверное, сосед или родственник) вынесли носилки, на которых лежало что-то… что-то, упакованное в черный пластиковый мешок.

Труп! Вот те на!

«Скорая» уехала, а через несколько минут во двор вышли милиционеры.

Эмма благоразумно свернула к другому подъезду и немножко подождала, пока милицейская «Волга» убралась. И только потом вошла в подъезд Людмилы.

И немедленно попала на летучий митинг. Человек десять народу – видимо, жильцы подъезда – толпились на площадке между первым и вторым этажом. Шум стоял невероятный – явно они обсуждали случившееся.

Эмма, скромно улыбаясь, протиснулась между людьми и принялась рассовывать по ящикам листовки с портретом какого-то типа, который очень хотел быть избранным в законодательное собрание Нижнего Новгорода. Эти листовки оставил в собственном Эммином подъезде какой-то нерадивый агитатор, не разложив их по ящикам, а просто сложив стопку на батарее парового отопления. Что помешало ему исполнить свой гражданский долг, совершенно непонятно, но помешало очень удачно. Эмма жила в трех кварталах от улицы Белинского, поэтому неудивительно, что и там, и там баллотировался один и тот же кандидат, и она, таким образом, не вводила никого в заблуждение этим нелегальным пиаром.

Эмма рассовывала листовки как могла медленно, а сама превратилась в слух, чтобы ничего из разговора жильцов не упустить. Справедливости ради следует сказать, что особенно напрягаться ей не пришлось, потому что люди говорили громко, возбужденно. Собственно, говорили не все собравшиеся, а только одна женщина – та самая знакомая Эмме тетка, которая чуть не подставила ее перед Людмилой Дементьевой. Эмма старалась стоять к ней спиной, чтобы не быть узнанной, однако не стоило стараться: дама эта по сторонам не глядела, а, уставившись в пространство, на повышенных тонах декламировала что-то – какой-то текст, звучавший до того странно, что невольно возникал вопрос: а в здравом ли уме эта декламаторша?

– «Ты уехал и даже не простился, ты мне этот звонок из Москвы, с вокзала бросил, как милостыню! И все, тебя нет, ты уехал, мы никогда не увидимся. Я никогда не побываю в том доме, который ты два года назад купил на авеню Ван-Дейк, пять и куда ты обещал меня свозить. Обещал-обещал, да так и не выполнил обещание! – восклицала соседка Людмилы. – Ты будешь шляться по своему любимому д’Орсе, скобка открывается, и туда ты обещал меня сводить, скобка закрывается, и даже не вспомнишь обо мне!»

– Д’Орсе? – с каким-то священным ужасом в голосе переспросил кто-то. – Это чего ж такое?

– Музей в Лондоне, неуч! – ответил другой голос, но тут же был поправлен:

– Не в Лондоне, а в Париже. Он-то, кавалер покойницы, проживает, значит, в Париже, на какой-то там авеню, и день-деньской ничего не делает, а только шляется по музею д’Орсе, картины разглядывает.

«Кавалер покойницы! – отметила Эмма. – Ужас какой. Кто же умер?»

Потом, позже, у нее было такое ощущение, что она уже заранее знала – кто, но просто боялась в это поверить.

– В Париже вроде бы Лувр… – недоверчиво перебил кто-то.

– По Лувру он тоже будет шляться, – успокоила соседка-декламаторша. – Там, в письме, дальше сказано: «И в Лувр ты меня обещал сводить, в твой любимый павильон Сюлли, посмотреть на скульптуры. И этого обещания тоже не выполнил. Ты ведь, Андрей, меня всю жизнь, всю нашу жизнь обманывал. То обещал жениться на мне, а то бросил. То клялся, будто веришь мне, как самому себе, а то не поверил, что я беременна от тебя. А ведь это правда! Истинная правда! Если бы ты знал, как я жалею, что не сделала вовремя аборт! Мне этот ребенок так же не нужен, как тебе, я просто надеялась тебя поймать на крючок!»

Соседка умолкла, чтобы перевести дух, и с торжеством обвела глазами замерших от волнения слушателей.

Так вот оно что, догадалась Эмма. Покойница оставила предсмертное письмо, которое этой любопытной соседке каким-то образом удалось увидеть и прочесть. Ну, например, она была приглашена в качестве понятой. Или нашла ее мертвой, вызвала «Скорую» и милицию, а заодно и прочла письмо.

Стоп… значит, эта несчастная умерла не своей смертью, а была убита или покончила с собой. Скорее второе. Ведь, судя по тексту, это типичное прощальное письмо самоубийцы, которая обвиняет в неверности и нелюбви какого-то Андрея. Удивительно, как соседка умудрилась запомнить столь длинный текст.