Елена Арсеньева - Поцелуй с дальним прицелом

Противный мальчишка, любимый до слез, до дрожи рук, до холода в кончиках пальцев, никто, кроме тебя, мне не нужен, нет никого на свете, только ты, никакие убийцы международного класса не способны затмить тебя, пусть они даже носят мокасины на босу ногу или задирают серые пуловеры, ездят на черных «Поршах» или на белых верблюдах!..

В конце концов, Алёну в автомобилях, как уже было сказано, укачивает, ездить на верблюдах вообще могут только мазохисты, ну а приучить Игоря ходить без носков или демонстрировать загорелый живот – это не самая трудная задача. И какая приятная!..

Как всегда, лишь задумавшись о предмете своих вздохов, Алёна совершенно отрывалась от реальности. Вот и теперь она напрочь забыла о том, где находится, в обществе кого… даже об элементарной вежливости забыла. Фримус подал ей реплику, требующую реплики ответной, а она тупо молчит, словно соглашаясь с тем, что он – больная развалина, от которой… и так далее.

– Извините, я… я не поняла, что вы сказали, – пролепетала она, сделав невинные, большие, исключительно голубые глаза. – Мой французский, к сожалению… Может быть, вы повторите?

– Да я уж и забыл, о чем говорил, – усмехнулся Фримус. – Мы приехали. Счастлив быть вам полезным, мадам! Когда, говорите, вы возвращаетесь в Париж?

– Завтра, – пробормотала Алёна, только сейчас обнаружившая, что и впрямь они приехали, элегантный «Порш» стоит около крыльца облезло-голубого дома, покрашенного в этот жуткий колер, как известно, в честь окончания Первой мировой войны…

– Ну, если так, то мы с вами вряд ли уже повидаемся в этой жизни, – сказал Фримус. – Прощайте, прекрасная дама! Уверяю вас, что вы останетесь для меня самым сильным воспоминанием этого лета… последнего лета, как писал мой любимый Жапризо!

Тут глаза его затуманились, и Алёна неловко сползла со слишком низкого сиденья «Порша».

– До свидания, Фримус.

Жапризо твой любимый писатель? Какое совпадение, ну надо же!

Алёна прикрыла дверцу, стараясь сильно не хлопнуть ею – владельцы дорогих машин (а «Порш» стоит чуть ли не сотню тысяч евро, может, и больше!) от этого могут скончаться от сердечного спазма.

О господи, не к ночи будь помянут тот самый спазм!

Автомобиль тихонько заурчал, тронулся с места, мягко свернул за угол.

Алёна озадаченно смотрела вслед. Она-то думала, Фримус поедет к дому Жильбера и Жаклин, а он двинулся совершенно в другом направлении.

Мотор затих. Ага, «Порш» остановился. Но там, в проулке, ведущем к старой церкви с часами, которые в семь часов тупо и упрямо отбивают девять ударов, только два дома: какой-то заброшенный, стоящий с затворенными ставнями, запертыми дверьми, и сгоревшие развалины.

В развалинах некогда обитала русская эмигрантка, как ее там, мадам Гренгуар, что ли, ну а второй дом – это, наверное, и есть родовое гнездо Фримуса, Дени Морта.

Как странно, ну до чего же странно… Они же с Фримусом, оказывается, соседи! Если пересечь заросший мирабелью сад Брюнов, очутишься как раз перед его садом, окруженным низкой каменной оградой, взобраться на которую – делать нечего, особенно такой спортивной особе, любительнице шейпинга, утреннего бега и случайных приключений, как писательница Алёна Дмитриева!..

Но это не более чем чисто теоретический пассаж. Завтра, воскресным утром, в половине восьмого утра, они уедут из Мулена, чтобы успеть прорваться в Париж до того, как дороги будут закупорены автомобильными пробками.

Так что дискуссию на тему «удар иль поцелуй» можно считать законченной.

Не сбылось, называется!

Ну и в пень, как говорил один старинный знакомый.

И даже пень в апрельский день…

Не помню, как я вернулась к автомобилю, как села в него. В зеркальце заднего вида то и дело мелькали глаза водителя, с испугом поглядывавшие на меня. Он уже не единожды спросил:

– Куда прикажете ехать, мадам?

Однако я молчала, и бедняга Эжен, на свой страх и риск, повел машину к дому.

Быстрая езда и свежий воздух, врывавшийся в опущенное окно, немного привели меня в чувство, однако я по-прежнему не знала, что делать, как быть. Приехать сейчас к Роберу и сказать, что я все знаю? И… что потом? Если он скрывает от меня свою болезнь, может быть, надеется на выздоровление? Может быть, дела не так плохи? А я своими расспросами только разволную его. Как бы не натворить бед…