Дж. П Моннингер - Пойми и прости

— Это наша вина, — сказала Констанция. — Не нужно было тебя отпускать. Я ненавижу себя за это.

— Ты правда думаешь, что тебе удалось бы остановить меня? Разве вам не хотелось попросить меня притормозить со всеми этими парнями? Конечно хотелось, я знаю. Тогда я этого не понимала. Теперь же все иначе.

— И поэтому ты врезала Питеру, — сказала я, подчеркивая очевидное.

— И поэтому я врезала Питеру, глупому мелкому щенку. Все должна решать леди. Если женщина не хочет чего-то делать, этого быть не должно. По крайней мере, пока я рядом. Прости, если я переборщила. Мне показалось, он давил на тебя. Ты явно не была готова, Хезер.

— Я и сама не знаю, была ли готова, честно. Не могу сказать, что я не думала об этом.

— Ну, может, я и правда перегнула палку. Не знаю. Но лучше всегда быть настороже, верно? Ты всегда можешь найти нового Питера. Любого Питера.

Она допила свой чай, ополоснула чашку в раковине и вернулась за стол.

— Вот и все. Такая вот история, — сказала она.

— В этом брауни наверняка было что-то подмешано, — настаивала Констанция. — Я видела, как ты пьешь, Эми. Ничто не могло тебя подкосить.

— Ну, что-то же подкосило. Определенно. А проблема в том, что я сама виновата, что влипла в эту историю. Ты ведь не можешь представить себе Элли Пирсон, гуляющую по улицам Амстердама с таким вампиром, как Альфред, верно?

Элли Пирсон была самой прилежной ученицей Амхерстского колледжа. Мы всегда ставили ее поведение в противовес всем непотребствам, которыми занимались сами.

— Нет, Элли Пирсон точно не стала бы гулять по улицам Амстердама с Альфредом, — признала я.

— Значит, я сама виновата, — подытожила Эми. — Конечно, хорошо думать иначе. Я ненавижу Альфреда, и если бы могла, то размазала бы его по стене. Но нужно признать, что я тоже виновата. Знаете, о чем я очень много размышляю? О том, что он не укрыл меня. Ему не хватило доброты, чтобы укрыть меня хоть чем-нибудь. Я не выношу мысли о том, что другой человек позволил себе так со мной обращаться. Не знаю, что он должен был взять с собой в лодку, но ведь можно было подумать об этом. Наверное, это моя абсурдная причуда. Мне просто хотелось, чтобы меня укрыли одеялом и разрешили не пойти в школу.

Она потянулась к нам и сжала наши руки.

— Я в порядке, — подытожила она. — Правда. Только не придавайте этому слишком большое значение, ладно? Не стоит игнорировать эту ситуацию и делать вид, что ничего не было, но и не нужно взволнованно смотреть на меня каждый раз, когда эта тема будет всплывать. Теперь это просто факт из моей жизни, и нечего тут больше придумывать. Вы со мной?

Мы кивнули.

— Наверное, мне стоит извиниться перед Питером, — сказала она.

— Черта с два! — возразила Констанция.

Слышать от нее такое было до того непривычно, что мы с Эми рассмеялись.

— У него стоял, когда он поднялся, — сказала я. — Он заправил его под пояс.

— Бедный мелкий идиот, — сказала Эми. — Он думал, ему что-то переломится.

— Ну, признаю, у меня была такая мысль. Ладно, мне пора спать, — сказала я. — Я выжата как лимон. Не привыкла пить пиво посреди дня.

Я обняла подруг. Засыпала под разговоры Констанции и Эми о свадебных планах. Мне нравилось слышать их голоса в темноте.

Снова Париж. Весенний Париж. Париж, когда цветут каштаны. Париж, когда Сена течет быстрее всего, кафешки, пробудившиеся после зимы, сбрасывают с себя тяжесть, а официанты в белых фартуках поднимают навесы, чтобы весеннее солнце грело клиентов. Бесчисленные метлы и веники избивают брусчатку, окисленные крыши мерцают от зеленого, словно пруд, мха, а тюльпаны, тысячи тюльпанов, словно подмигивают тебе своими разноцветными мордашками, обещая приход тепла. Девушки и женщины неуверенно достают легкие вещи из глубин гардероба, ведь погода все еще может измениться, возможно похолодание, но все же стоит рискнуть и надеть любимую вещицу. И тогда на улицах внезапно появляются шляпы, фантастические шляпы, от которых ты не можешь оторвать взгляда. Ведь это — весенний Париж, а ты так молода.

Осталось несколько дней до свадьбы, Констанция влюблена, вот-вот станет невестой. Она придает всему такое очарование, такую грацию, что ты вдруг понимаешь: именно такими должны быть свадьбы, все свадьбы . А Раф, красивый Раф, сдувает с Констанции пылинки и не отходит от нее ни на шаг, ни на миг, ни на вздох. И ты не понимаешь, как так случилось, что бледная красавица Констанция, которая то и дело каталась на велосипеде по территории колледжа меньше чем год назад, теперь, такая зрелая и мудрая, хлопочет над этим прекрасным торжеством со своим пастухом. Она поражает непревзойденной элегантностью на каждом событии: во время чаепития с матерями, когда они впервые знакомятся; в магазинах, заказывая последние блюда для церемонии; в цветочном, болтая на своем беглом французском — кто бы мог подумать, что мы не зря учили французский? — с тучной цветочницей и наклоняясь над фиалками, чтобы ощутить их застенчивый аромат. И иногда кажется, что она и сама обросла чем-то — не цветами, а скорее осокой, травой, которая медленно и спокойно растет на краю луга. Мимо такой красоты невозможно просто пройти — хочется остановиться и любоваться. Ты, подружка невесты, стоишь рядом с ней и смотришь, как она готовится любить, уважать и оберегать. Твои глаза наполняются слезами тысячу раз, а Констанция, милая Констанция, ведет тебя и Эми в Нотр-Дам, где склоняется перед своей любимой статуей Марии и молится — не Богу, никому другому. Она просто хочет и обещает быть хорошей и доброй женой, клянется отказаться от всех других и стать одним целым с любимым мужчиной.