Дж. П Моннингер - Пойми и прости

Сто мгновений совершенства, их крохотные, тонкие нотки, которые может передать лишь Париж. И Хемингуэй, твой Хемингуэй, жил здесь в любви со своей Хэдли. И ты ненавидишь этого ублюдка за то, что он бросил ее, как Джек бросил тебя. Но любишь за столь глубокое понимание жизни. Ты полна волнения, необузданности и счастья оттого, что ты здесь, на этой свадьбе, со своими друзьями, ждешь того самого дня. В Париже. Всегда в Париже.

Все эти три дня в ожидании свадьбы я изо всех сил старалась избавиться от назойливых мыслей о Джеке. Меня раздражало, что я думаю о нем, что постоянно ставлю его рядом с собой мысленно тысячи тысяч раз. Меня раздражало, что Констанции не до моих проблем, не до меня, ведь ей нужно было уладить миллион вопросов, и времени на мои переживания у нее точно не было. Когда мы поселились в отеле под названием «Самсон», прекрасном эдвардианском здании на окраине VII округа Парижа — округа, который мог похвастаться Эйфелевой башней, — я стала тешить себя надеждой, что Джек может появиться на свадьбе. Я никому об этом не говорила, потому что в глубине души понимала, что это всего-навсего мои выдумки. Никто не говорил со мной о Джеке. Моя мечта была настолько жалкой, настолько неловкой, что я на всякий случай перегибала палку, пытаясь быть душой вечеринки, чтобы компенсировать свое угрюмое настроение и помрачение сознания. Сама того не желая, я превратилась в «ту самую» девушку на свадьбе — девушку, которая напивается с мужской половиной гостей, а вместо того, чтобы спать, отправляется искать новый бар в центре Парижа — до чего же мне нравилось, что я ориентируюсь в Париже лучше других! — слегка помятую девушку, слегка перевозбужденную, слегка вульгарную. Я знала , что делаю, но никак не могла остановиться. Меня не покидало чувство, словно я смотрю на себя со стороны — нелепое зрелище, знаю, — сумасшедшая девчонка, которая ведет себя так, будто она в Шебойгане [15] Городок в штате Висконсин, США. , а не в Париже.

Кроме того, кому нужен Джек? Именно это я и пыталась доказать всем вокруг.

Задолго до свадьбы Констанция говорила что-то о друге Рафа, который будет сопровождать меня на свадьбе, и как только мы приземлились в Париже, это стало дежурным анекдотом. Его звали Ксавьер Бокс — абсурдное имя, которое придумала Эми. Каждый раз, когда она его произносила, я не могла сдержать смех. Это был высокий грозный австралиец, белокурый и с до того голубыми глазами, что казалось, будто они сделаны изо льда. Именно эти глаза выдавали очарование, которое скрывалось за его внешней угловатостью.

Одним из смешных и нелепых моментов свадьбы — все было великолепно, все было прекрасно благодаря Констанции, но все же это свадьба, на которой много вина, — было умение Ксавьера говорить на «овечьем языке». Видимо, это было популярно в Австралии, хотя я не слышала ничего подобного от Рафа. Суть в том, чтобы говорить, заикаясь, так, чтобы речь была похожа на блеяние овцы. Это было бы совершенно бессмысленно и абсолютно не смешно, если бы Ксавьер, тощий и под два метра ростом, словно борзая, не блеял до того часто, что вскоре все начали смеяться. Более того, все заговорили по-овечьи. Если хотелось выпить, нужно было говорить: «Мо-о-о-жно мне еще-е-е-е-е-е?» — с восходящей интонацией, словно ягненок, который зовет маму. Кто знает, почему подобные вещи смешат, но это сработало и стало своеобразным гимном свадьбы, несмотря на совершенно не сочетающуюся с овечьим блеяньем неземную красоту Констанции.

Ксавьер Бокс владел овечьим языком в совершенстве — частично из-за того, что он австралиец, но также потому, что слегка походил на козла, — и как партнеры на свадьбе мы искусно шутили друг над другом. Я тоже неплохо овладела овечьим, и когда мы поднялись, чтобы провозгласить тосты на предсвадебном обеде в пансионе неподалеку (с клетчатыми скатертями, ворчливыми официантами и винными бутылками в соломенных корзинках), каждый из нас умудрился приплести к тосту по одной овечьей фразе. Я сказала что-то вроде: «Раф — самый лу-у-у-чший мужчи-и-и-и-на в мире», а Ксавьер окончил фразу, добавив: «Еще-е-е-е-е бы».

Было забавно. Все смеялись. Мы почти что были похожи на пару.

Пока я сидела и смотрела, как Ксавьер заканчивает свою речь, Эми наклонилась ко мне и сказала, что я должна с ним переспать.

— Я не собираюсь спать с человеком, который говорит на козлином языке, — прошептала я ей. — Ты спятила?

— Тебе нужно возвращаться в игру, сестренка. Ты так скоро с ума сойдешь. Констанция говорит, что ты ничего не делаешь, кроме того что работаешь и читаешь.