Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни

И тут Рут снова прервала отца. В ее двухэтажной кроватке не было никакого изголовья, и еще она не знала, что такое «прогрызаться». Отец объяснил ей.

«Тому казалось, что этот шум наверняка издает безрукое, безногое чудовище, которое подтаскивает свое мохнатое, мокрое тело, цепляясь зубами!

— Это чудовище! — воскликнул Том.

— Это мышь, которая живет за стеной, — сказал его отец.

Тим закричал от страха. Он не знал, что такое «мышь». Ему стало боязно, когда он представил себе что-то мокрое и мохнатое, без рук и без ног, ползущее за стеной. И вообще, как такое страшилище могло там, за стеной, оказаться?

Но Том спросил у отца:

— Так это только мышь?

Его отец постучал ладонью по стене, и они услышали, как мышь убежала прочь.

— Если она вернется, — сказал он Тому и Тиму, — просто постучите по стене.

— Мышь, живущая за стеной! — сказал Том. — Вот что это было!

Он быстро заснул, и его отец вернулся в кровать и тоже заснул, но Тим не спал всю ночь, он ведь не знал, что такое мышь, и не хотел засыпать — а вдруг этот зверь, который живет за стеной, вернется назад. Каждый раз, когда Тиму казалось, что мышь шуршит за стеной, он ударял по стене ладошкой, и мышь убегала, волоча за собой свою мокрую густую шерсть».

— Вот так, — сказал отец Рут, потому что все истории он заканчивал одинаково.

— Вот так, — сказала ему Рут, — и закончилась эта история.

Когда отец встал с края ванны, Рут услышала, как коленки у него хрустнули. Она увидела, как он снова засунул листик бумаги в рот и зажал его зубами. Он выключил свет в ванной, где вскоре Эдди О'Хара будет проводить немыслимое количество времени — принимать душ, пока не кончится горячая вода, или заниматься какими другими подростковыми глупостями.

Отец Рут выключил свет в длинном верхнем коридоре, где фотографии Томаса и Тимоти висели рядом. Рут, особенно в этот год, когда ей было четыре, казалось, что вокруг слишком много фотографий Томаса и Тимоти в возрасте четырех лет. Позднее она решила для себя, что ее мать, наверное, четырехлетних предпочитала детям всех других возрастов, и еще Рут спрашивала себя: уж не поэтому ли мать бросила ее в конце лета, когда ей было четыре.

Когда отец положил ее назад на ее двухэтажную кроватку, Рут спросила его:

— А в этом доме есть мыши?

— Нет, Рути, — сказал он. — Тут за стенами никто не живет.

Он поцеловал ее, пожелав спокойной ночи, но она никак не могла уснуть, и, хотя звук, пришедший к ней из сна, не повторился (по крайней мере, в ту ночь), Рут знала: в этом доме что-то живет за стенами. Ее мертвые братья не ограничивали сферу своего обитания одними фотографиями. Они двигались по дому, и их незримое присутствие можно было обнаружить самыми разными способами.

В ту ночь, еще до того, как раздался стук пишущей машинки, Рут знала, что отец не спит, что он еще не ложился в кровать. Сначала она слушала, как он чистит зубы, потом — как он одевается: вжик — вжикнула его молния, зашлепали шлепанцы.

— Папа? — позвала она.

— Да, Рути.

— Я хочу водички.

На самом деле она не хотела пить, но ее всегда завораживало, как отец пропускает воду, пока не пойдет холодная. Мать всегда сразу же наполняла стакан, и вода была теплой и пахла ржавчиной.

— Не пей много — описаешься, — говорил ей отец, а мать позволяла пить, сколько ее душе было угодно, иногда даже не смотрела, как пьет дочь.

Возвращая стакан отцу, Рут сказала отцу:

— Расскажи мне о Томасе и Тимоти.

Отец вздохнул. В течение последних шести месяцев Рут демонстрировала неиссякающий интерес к теме смерти, что, впрочем, было неудивительно. Рут научилась различать Тимоти и Томаса на фотографиях, когда ей было три года, вот только в их самых пеленочных фотографиях она путалась. Мать и отец рассказывали Рут, как и когда была сделана каждая из фотографий: кто снимал — мамочка или папочка, плакал ли Томас или Тимоти. Но представление о том, что мальчики мертвы, было для нее новым, и она только недавно попыталась осознать его.

— Скажи мне, — повторила она, обращаясь к отцу. — Они умерли?

— Да, Рути.

— А умерли, это что значит — сломались?

— Да… их тела сломались, — сказал Тед.

— И они теперь под землей?

— Их тела под землей, да.

— Но они не совсем исчезли? — спросила Рут.

— Понимаешь, пока мы о них помним — не совсем. Они остаются в наших мыслях и наших сердцах, — сказал ее отец.

— Они вроде как внутри нас? — спросила Рут.

— Так.

Отец предпочел оставить эту тему, но он и так сказал гораздо больше, чем Рут слыхала от матери — та никогда не говорила «умерли». И ни Тед, ни Марион Коул не были людьми религиозными. У них в запасе не было необходимых подробностей для концепции рая, хотя каждый из них в других разговорах с Рут на эту тему и упоминал некие таинственные небеса и звезды; они хотели этим сказать, что какая-то часть мальчиков существовала где-то отдельно от их сломанных тел, лежащих под землей.