Людмила Бояджиева - Уроки любви

…Первое отделение приближалось к концу. В зале царила та особенная тишина, которая предвещает бурю аплодисментов. Все шло на редкость хорошо. Оркестр и хор звучали слаженно, солистка поднялась на такие вокальные высоты, что у Барри кружилась голова.

Больше всего он боялся, что Джес, вопреки данному на размышление времени, раскроет их тайну перед самым началом, когда ведущий под шквал восторженных рукоплесканий объявил композитора: «Музыка Берримора Гранта!» разве не об этом он мечтал всю свою жизнь… «Музыка Берримора Гранта!» и никаких почетных титулов неких пустяковых обществ, никаких упоминаний о его заслугах перед искусством. Ни-че-го! Просто, как все гениальное «музыка Берримора Гранта»! Да какая еще музыка!

Волнение Гранта достигло предела он оцепенел в глубине ложи, повторяя, как молитву, слова ведущего. По его испуганно-блаженному, как у юродивого, лицу скользил тяжелый, ненавидящий взгляд, устремленный из ложи напротив. Наблюдавшая за ним женщина пряталась в тени бархатной занавески, но если бы Грант даже столкнулся с ней нос к носу, то вряд ли узнал бы свою жену.

За года, проведенные Грантом и Джессикой в гражданском браке, прекрасная гречанка превратилась в костлявую, потемневшую от злобы фурию. Она пыталась избавиться от преследовавшей ее жажды мщения, обращаясь к психоаналитикам, магам и просто бандитам, но избавление не приходило. Партия Медеи, которую Сарма никогда не исполняла на сцене, стала ее постоянным спутником: тема страшной мести, не умолкая, звучала в ее испепеленной ненавистью душе.

Она билась в истерике, когда узнала, что во Флоренции Грант дописывает свою ораторию, созданную для Галл. Барри не мог, просто не мог написать ничего путного, кроме неаполитанских пустячков. Тогда Сарма проникла на репетиции оркестра в «Карнеги-холл» и тут же поняла, Грант украл музыку. Это было очевидно, как и то, что лежащий в клинике с нервным срывом Андерс попал туда неспроста. Лилиан без колебаний стала союзницей Сармы. Теперь они готовили свою акцию возмездия вместе.

…В антракте Джессика категорически отказалась принимать кого-либо. Запершись в своей гримуборной, она смотрела в темное, ночное окно, и слышала стук колес… Поезд мчался сквозь ночь, а к ее груди прильнул светловолосый малыш… Что-то преследовало ее, свистело, завывало… Громче, громче! Джессика сжалась, прячась от чудовищного взрыва, уничтожившего ту ее жизнь, о которой теперь она знала все.

В дверь нетерпеливо стучали.

— Миссис Галл, к вам рвется одна ваша знакомая. Она убедила меня, что имеет дело чрезвычайной важности. Пробубнил в замочную скважину Портман.

Распахнув дверь, Джессика увидела худощавую фигуру, окутанную темными покрывалами. Женщина напоминала саму Смерть, но Джес сразу узнала Сарму.

Они стояли друг против друга, сжимая кулаки, чтобы не потерять равновесия. И та, и другая были на грани обморока.

Взяв со столика стакан теплого молока, как обычно приготовленного для нее, Джессика сделала несколько глотков, но Сарма остановила ее:

— По-моему, молоко горчит.

— Как всегда, когда боишься. Отозвалась Джессика.

— Ты боишься не зря. И не зря боялась мне удалось превратить твою жизнь в маленький ад… Да, к сожалению, лишь в маленький. Я же мечтала отправить тебя в большой! Ввалившиеся глаза Сармы восторженно сверкнули. У нас мало времени и я не позволю тебе уйти в неведении, так и не узнав, что «божественная Джес Галл» обязана мне, мне! своими провалами. Помнишь Хозе, пырнувшего тебя под ребра? им руководила моя рука! Не твое божественное пение свело парня с ума, а мои деньги, которые он получил, чтобы разыграть все это… Но, увы, я потратилась почти зря. Ты осталась жива и лишь подзадорила этим скандалом Барри неподвластная ножу ведьма! Об этом мне рассказали те, кто умеет проникать в неведомое… Я узнала, что Джес Галл была Черной жрицей, предавшей Учителя. И я послала тебе перед премьерой кусок старого пергамента… Ведь ты поняла, что это было предупреждение?

Джессика кивнула:

— Мне было еще неведомо все, о чем рассказывает «Горная рапсодия». Но я испугалась, сама не знаю, почему.

— Это и требовалось. На следующий день мне удалось подсыпать сильный яд в стакан молока, приготовленный для тебя костюмершей. И что же?.. О, как я торжествовала! Как была счастлива… Ты валялась на полу, словно мертвая, в костюме Маргариты, с навсегда замолкнувшим горлом…

Покачнувшись, Сарма присела на диван.