Рик Рид - Епитимья

Немного позже, после того, как примерно половина членов общества собралась в подвале церкви и все по очереди начали рассказывать свои истории (как они боролись со своими побуждениями и пороками), настала очередь сказать свое слово Ричарду Греббу. Некоторые из членов общества знали о нем все: Ричарду Греббу был пятьдесят один год. Он был священником церкви Святой Сесилии на Лоренс-авеню в течение тридцати лет. И по-прежнему совершал богослужения в своем приходе. Но при этом не знал, почему Бог возложил на него еще один, особый крест. Ричард Гребб был педофилом.

Он искренне желал помочь убежавшим из дома детям и уличным бродяжкам и вместе с тем досаждал им своими домогательствами. Ричард Гребб хотел примирить свои желания, найти границу между добром и злом, как он это называл. Группа помогала ему. Бог, думал Гребб, помогал ему, но не достаточно. Божьей помощи ему всегда недоставало.

— Привет, меня зовут Ричард. И я одержим сексом.

Как и сотни раз до того, группа ответила:

— Привет, Ричард!

Ричард поглядел вниз, на покрытую трещинами деревянную столешницу. Он простоял так где-то с минуту, вычерчивая пальцем на столе свои инициалы.

Если бы мне не надо было говорить... — думал он, прислушиваясь к урчанию у себя в желудке. Может, это последний раз, может, потом я смогу только слушать? Он вздохнул и поднял глаза, встретившись взглядом с другими мужчинами.

Он постоянно твердил себе, что необходимо пройти через это, что, возможно, членство в братстве и его собственная сила воли помогут ему обуздать свои порочные желания.

— Я считаю, что это была благополучная неделя.

Он снова опустил глаза.

— Нет, откровенно говоря, не совсем благополучная. Я чуть не сорвался. Это — Джимми, мальчик, о котором я рассказывал вам на прошлой неделе, тот, что промышляет на Лоренс-авеню, — он исчез.

Ричард снова склонил голову.

— И я испытывал облегчение. Какое-то время даже был благодарен Господу за то, что он убрал его. с моего пути.

Но образ Джимми преследовал его: он видел Джимми обнаженным, с белой гладкой кожей. Редкая лобковая поросль, крепкий маленький задик, прохладная безволосая грудь с отчетливыми очертаниями ребер... И Ричард видел себя в собственной ванной: он лихорадочно пытается изгнать похоть то рукой, то лишь рассудком — и добивается в итоге одного — его желание усиливается... Почему этому нельзя найти замены?

Один из мужчин, тучный, рыжеволосый, подал голос:4

— Думал, что Старик явил тебе свою милость, да, Рич?

Рыжеволосый вернул его в настоящее. Он продолжал:

— Конечно, с моей стороны было эгоистично так думать. Я разговаривал с Джимми, хотел узнать его получше. Думаю, я завоевал его доверие.

Ричард заговорил быстро, торопливо:

— В пятницу, два дня назад, я собирался предать его, злоупотребить его доверием. Я даже не был достаточно честен, чтобы снять его с излюбленного угла улицы и заплатить ему за это. Нет, я собирался взять его к себе домой, на ужин... соблазнить его. Ему тринадцать лет.

Мужчины закивали. Некоторые встретились с ним взглядом. Они знали его вину. И они все понимали. Здесь и только здесь Ричард находил хоть какую-то степень понимания. Он обвел взглядом комнату и увидел их всех: мальчика восемнадцати лет, который участвовал в программе анонимных одержимых сексом в качестве стажера после того, как угодил под арест, — парень звонил по телефону женщинам, жившим по соседству, и пытался вести с ними «грязные» беседы. А также женатый мужчина, пристававший к лучшей подруге своей двенадцатилетней дочери. И еще священник, постоянно одолеваемый гомосексуальными устремлениями везде, где бы ни находился: в книжных магазинах, мужских туалетах универмагов, в банях. А вот — приверженец онанизма. Человек, распутничавший когда-то с группой себе подобных, а теперь боровшийся с желанием путаться с проститутками. И еще другие. Все они знали, что это такое — оказаться во власти желания, во власти сил, относившихся к каким-то запредельным сферам, находившихся за гранью обычного человеческого опыта. И только здесь они имели возможность говорить о своих побуждениях и страстях, не внушая своим собеседникам отвращения.

— Но когда я подошел к тому месту, его не было. В субботу я расспросил кое-кого из тех ребят, что слоняются неподалеку, но оказалось, что никто его не видел. А ведь Джимми всегда находился где-то поблизости... Так вот. Сначала я испытал чувство благодарности. Потом, зная о том, какими вещами этот мальчик занимается за деньги, и людей, с которыми он водится, я встревожился. И вот уже воскресенье, а его до сих пор никто не видел.