Линкольн Чайлд - Злая река

«Этой вещи». Эта «вещь» была ее ногой. Ее собственной ногой. «Все зависит от умения сохранять контроль…»

Гладстон уставилась на зеркало. Она знала, что генерал смотрит на нее. А может быть, и доктор. Она хотела послать им проклятие, но, господи, какое странное чувство овладело ею. Она тяжело опустилась на пол и услышала, как рядом с ней что-то лязгнуло. Это был паранг. Этот длинный, чрезвычайно острый клинок лежал рядом с нею, сверкая лезвием.

Как он сюда попал?

Должно быть, она взяла его, когда проходила мимо каталки.

Гладстон отпрянула от ножа.

— Пендергаст! — прокричала она в зеркало. — Вы там? Пендергаст!

С огромным усилием воли она снова взяла себя в руки. Это не обязательно должно произойти. Она не похожа на те жертвы, которые обрубали себе ноги. Она знала , что делает этот препарат. Знание было силой.

Но, даже сказав себе это, она поймала себя на том, что смотрит на свою правую ступню. Странно, как же она никогда не понимала этого раньше. Как она могла прожить столько лет, не замечая ошибки? Это не ее нога. Она какая-то горячая и бесчувственная, словно зараженная. Вообще говоря, Гладстон даже чувствует, как патогены ползут по ее кровеносным сосудам, словно крохотные насекомые, пытаются пробраться в ее здоровое в остальном тело…

«Нет», — сказала она себе.

Она попыталась собраться с мыслями, но не могла сосредоточиться. Как она ни старалась, ее старые воспоминания, ее умение управлять собой подавлялись этим чужеродным наростом. Гладстон внимательно осмотрела ногу, пытаясь точно определить, в чем изъян, и не в силах отвести взгляд. Вот так бывает на дороге, когда проезжаешь мимо машин, попавших в автокатастрофу: ты вовсе не хочешь их видеть, но не можешь оторвать глаз.

Они что-то с ней сделали. Заменили ей ногу, привили что-то другое. Что-то такое, ощущавшееся — она поискала подходящие слова — как некая чрезмерность. Ее тело не нуждалось в этом. Ее тело отвергало это. Она…

— НЕТ! — выкрикнула Гладстон.

Она посмотрела на часы: прошло уже больше часа.

Они наблюдают за ней, эти больные ублюдки. Она не покажет им того шоу, на которое они рассчитывают. Гладстон стала глубоко дышать, освобождая свой мозг от страха и отвращения.

«Не делай этого. Не делай этого. Не делай этого».

Но, повторяя про себя эти слова, она понимала, что продолжает смотреть на ногу.

«НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО…»

Паранг, словно сам собой, снова оказался у нее в руке. Гладстон взвизгнула и отпрянула назад, но так и не смогла разжать пальцы. А когда ее правая нога коснулась пола, отвратительное ощущение захлестнуло ее тошнотой.

«Во всем виноват препарат, — сказала себе Гладстон. — Это твоя настоящая нога. Нормальная нога, а не зараженный кусок мяса».

Она заставила себя сосредоточиться на чем-нибудь другом. Огромным усилием воли она вернулась к игре, в которую играла в детстве. В начальной школе Гладстон была высокой не по годам и тощей, над ней все смеялись. Но она уходила от чувства унижения, отключаясь от происходящего и прячась в тайный сад воображения: на прекрасную поляну, поросшую ярко-зеленой травой, окруженную деревьями с пышной многоцветной листвой, где она чувствовала себя белой лошадью со струящейся гривой, скачущей свободно и резво.

Это действовало, когда она была маленькой, и подействовало теперь, когда она сосредоточилась. Ей удалось замедлить дыхание, вырывавшееся из ее груди судорожными всхлипами, разжать руку, уронить паранг. Нож упал на пол с громким звоном. Гладстон отошла на шаг и зажмурила глаза, чтобы не видеть яркого света и раздражающе ровно уложенной плитки. Она могла управлять своим дыханием. Она снова открыла глаза и посмотрела на окно-зеркало, из-за которого за ней наблюдал генерал, словно она мышь в клетке.

— Пошел ты в жопу, — громко сказала она. — На меня это не действует.

Никакого ответа, никакой реакции. Ну и плевать. Она может противиться этому. Она победит. Она сядет в углу лаборатории с парангом в руке, дождется, пока кто-нибудь не придет к ней, и тогда она одолеет их и убежит. Она использует паранг против них, а не против себя.

Паранг лежал рядом, Гладстон взяла его в руку, встала и пошла в угол. Но эта новая попытка идти стала для нее чистым ужасом, каждый шаг словно выдавливал в ее тело порцию яда. Она пошатнулась и, не удержав равновесия, резко села на пол.

«НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО…»

Гладстон снова начала задыхаться, на лбу выступили капельки пота, ладони увлажнились, когда она медленно, намеренно подняла нож и повернула лезвие к свету. На нее накатил новый приступ тошноты, она поперхнулась и сложилась пополам от боли. В этой ноге был яд, и он хотел убить ее, уже убивал.