— Мы все делаем вещи, о которых сожалеем. Это часть взросления. Какое это значение имеет сейчас, когда прошло столько лет?
— Я знаю. Вы правы. Я не понимаю, почему об этом так тяжело говорить.
— Не торопитесь.
— Я действительно встречался с ней. Месяц. Даже меньше. Не могу сказать, что мои намерения были благородными. Мне было семнадцать. Вы знаете, каковы парни в этом возрасте. Как только прошел слух, что с Джинни легко переспать, мы все посходили с ума.
Она делала такое, о чем мы даже не слышали. Мы объединились, как стая собак, пытаясь до нее добраться. Об этом только все и говорили. Думаю, я был не лучше других.
Он смущенно улыбнулся.
— Продолжайте.
— Некоторые даже не пытались изобразить ухаживание. Просто забирали ее и отвозили на пляж. Они даже никуда больше ее не водили.
— Но вы водили.
— Водил несколько раз. Я чувствовал себя виноватым. Она была какой-то жалкой… и пугающей в то же время. Она не была дурочкой, но отчаянно хотела верить, что кому-то небезразлична. От этого тебе делается стыдно, так что ты после всего собираешься с ребятами и говоришь о ней гадости.
— За то, что вы сделали.
— Да. Мне до сих пор тяжело думать об этом. Что странно, я и сейчас помню штуки, которые она делала.
Он помолчал, его брови поднялись. Он помотал головой, выдохнул воздух.
— Она действительно была неистовой… ненасытной…, но то, что ее вдохновляло, был не секс.
Это было…не знаю, отвращение к себе или желание доминировать. Мы все зависели от ее милости, потому что так ее хотели. Думаю, нашей местью было то, что мы никогда не давали ей то, чего она хотела — обычного, старомодного уважения.
— А что же было ее местью?
— Не знаю. Создание этого огня. Напоминание нам, что она была единственным источником.
Что мы никогда не пресытимся ею и никогда в жизни не встретим никого похожего.
Она искала одобрения, парня, который был бы добр к ней. Все, что мы делали — это сплетничали за ее спиной, о чем она должна была знать.
— Она к вам привязалась?
— Возможно. Но ненадолго.
— Мне бы помогло, если бы вы сказали, кто еще имел с ней дело.
Он покачал головой. — Я не могу. Я не буду никого выдавать. Я до сих пор дружу с некоторыми из этих ребят.
— Может, я прочту вам некоторые имена из списка?
— Я не могу. Честно. Я не возражаю, чтобы говорить обо мне, но не могу впутывать кого-то еще. Это странные узы, и мы об этом не говорим, но скажу вам вот что — когда упоминают ее имя, мы не говорим ни слова, но все думаем об одном и том же.
— Как насчет ребят, которые не были вашими друзьями?
— Что вы имеете в виду?
— В то время, когда ее убили, она точно с кем-то встречалась и забеременела.
Он опять прочистил горло.
— Ну… Барб может знать. Думаю, я могу у нее спросить.
— Кто такая Барбара?
— Моя жена. Она училась в том же классе.
Я посмотрела на фотографию на столе и с опозданием узнала ее.
— Королева выпускного бала?
— Откуда вы знаете?
— Я видела фотографии в школьном ежегоднике. Вы спросите, не сможет ли она помочь?
— Сомневаюсь, что она что-нибудь знает, но могу спросить.
— Это было бы здорово. Попросите ее мне позвонить. Даже если она ничего не знает, она может порекомендовать кого-то, кто знает.
— Я бы не хотел, чтобы что-то было сказано…
— Понимаю.
Я дала ему свою визитку с записанным на обратной стороне телефоном в мотеле Оушен стрит.
Я покинула его офис настроенная слегка оптимистически и более, чем слегка раздраженная.
В самой идее насчет взрослого мужчины, преследуемого сексуальностью семнадцатилетней девчонки, было что-то, и жалкое и извращенное.
Каким-то образом, взгляд в прошлое, которым он поделился, заставлял меня чувствовать себя вуайеристкой.
В два часа я проскользнула по наружной лестнице в мотель и переоделась в одежду для бега.
Я не ела с утра, но чувствовала себя на таком взводе, что есть не хотелось.
После истерии в здании суда я провела несколько часов в близком контакте с другими представителями человеческого рода, и мой уровень энергии поднялся до возбужденного состояния. Я натянула спортивный костюм и туфли для бега и вышла, с ключом от комнаты, привязанным к шнуркам.
День был немного прохладным, с дымкой в воздухе. Море перемешалось с небом на горизонте, и демаркационной линии между ними не было видно.
Времена года в Южной Калифорнии иногда слишком неуловимы, чтобы их распознать, что, говорят, смущает уроженцев среднего запада или востока.
Читать дальше